Денис Бушуев. Сергей Максимов

Северьяныч за всю свадьбу только и выпил этот первый маленький стаканчик, больше, несмотря на уговоры гостей, не пил, – знал, что нельзя, иначе запьет мучительным и долгим запоем, а запивать летом не хотел. Зато Илья Ильич напился быстро и основательно.

      – Ананий! – кричал он в ухо Бушуеву. – Теперь родня мы с тобой… Кто знал, а?

      Кирилл облизывал губы и глупо ухмылялся.

      Дед Северьян сидел возле двери на конце стола рядом с Денисом, не пил, но усиленно подливал водку в стакан внука.

      – А ну, бурлак, посмотрю я, какой ты крепости на винцо. Есть ли в тебе бушуевская закваска.

      – Дедушка, сам-то ты не пьешь… А меня учишь…

      – Я старик, а ты молодой.

      Пил Денис так много первый раз в жизни и с великим удовольствием. Щеки его заливал румянец, карие глаза блестели. В голове шумело. На сердце было радостно и легко, гости казались хорошими, близкими, радушными. Он хотел что-нибудь сочинить, частушку какую-нибудь, и пропеть ее вслух, но голова плохо соображала, и придумать он ничего не мог, как ни бился.

      Мишка Потапов поминутно подходил к сестре, дышал ей в лицо водочным перегаром и целовал в губы.

      – Отгуляла сестрица… Теперь – мужняя жена!

      Хватал гармошку, неистово растягивал красные меха и жарил «барыню». Мотик Чалкин, выбрасывая кривые ноги, плясал вприсядку и напевал:

      Ой, барыня, барыня,

      Расскажи, сударыня,

      Как в двадцатом барыня

      Утикла, сударыня?..

      – Мотик! Ты тут революцию не разводи! – прикрикнул на него Ананий Северьяныч. – Пой, стало быть с конца на конец, что душе приятно.

      Мишка Потапов оборвал «барыню», сделал несколько переборов и басом, покрывая шум голосов и звон стаканов, запел:

      …Эх, вниз по Во-о-лге реке,

      С Нижня Но-о-вгорода-а…

      И подхватили дружно гости, и полилась за душу хватающая песня, широко и могуче, как вешний поток, выливаясь на улицу из раскрытых настежь окон:

      …Снаряжен стру-у-ужок

      Как стрела-а лети-ит…

      Пели все: и молодые, и старые, и мужчины, и женщины; пели, переживая песню, закрывая глаза и раздувая ноздри.

      …Как на том на стружке,

      На снаря-а-аженном,

      Удалы-их гребцов

      Сорок два-а сидят…

      Под окнами, цепляясь за палисадник, слушали мальчишки. Взрослые останавливались, коротко бросали:

      – Хорошо поют.

      – Поют, черти… Не смотри, что пьяные.

      Дед Северьян подливал внуку то водку, то пиво, то смородинную настойку.

      – А ну-ка, бурлак, хвати вот этого.

      – Д-давай, дедушка!.. Мне в-все нипочем… – лепетал заплетающимся языком Денис. – Мне в-все равно… Я в-все могу пить… Почему это у тебя борода шире стала? А Кирюшка пополам колется и опять с-складывается… П-почему это? А? Дедушка?

      – А это Кирюшка перед женитьбой воздуху набирается.

      – А з-зачем он воздуху набирается?

      – Чтоб силы прибавилось.

      – А