Денис Бушуев. Сергей Максимов

вздохнул.

      – Выгнали меня из комсомола.

      – За что? – в одно слово спросили все члены семьи.

      – А вот за драку… На Троицу.

      Белецкий улыбнулся.

      – Это, брат, плохо. Это тебе может сильно помешать в дальнейшем пробивать дорогу в жизнь. Постарайся искупить свою вину и поступи снова…

      – Не одного меня выгнали, а и Мотика Чалкина и Мишку Сутырина. Ваське Годуну предупреждение сделали.

      – А почему же вас без предупреждения выгнали?

      – Нам еще весной секретарь ячейки предупреждение сделал.

      – За что же?

      – Мотику и Мишке за то, что из погреба Онучкина ведро со сметаной сперли…

      – Не «сперли», а «украли», – поправил Белецкий.

      – Ну, украли.

      – И без «ну», пожалуйста. А ты за что выговор получил?

      – А за это… как ее… за другую драку.

      Все дружно рассмеялись.

      – Опять за драку? – нахмурился Белецкий.

      – В школе еще. Перед зачетами. Так, чепуха. С одним татарином подрался. Вот через это мне предупреждение и сделали.

      – Не «через это», а «за это», – солидно поправила Варя, подражая отцу.

      Денис мельком взглянул на нее и замолчал. Белецкий встал, прошел в комнату и через минуту вернулся, держа в руках толстенного роскошного Шиллера. Протянул книгу Денису.

      – Читал?

      – Нет.

      – Тогда бери. Это я для тебя привез. Только чур не замарай, не порви.

      – Нет, что вы!

      Денис наскоро попрощался, нахлобучил на растрепанные волосы кепку и, держа книгу, словно икону, бросился бегом к калитке сада.

      – Ой, парень, ой, парень… – покачал головой Белецкий.

      – А красивый будет молодец, – предсказала Женя.

      – Ну конечно, что-что, а это ты заметишь, – пошутила мать.

      – Мама, я спать хочу… я так устала. И читать не буду, прямо в постель… – сообщила Варя и громко зевнула.

      Над Татарской слободой взошла желтая луна и заполоскалась в посветлевшей Волге. Вспыхивали огоньки бакенов. На приплеске уютно кричали кулички. Запахло свежестью и клейкими листочками тополей.

      Наступила ночь.

      XI

      Как ни любил Денис общество Белецких, но больше всего любил быть вместе с дедом Северьяном. У Белецких, несмотря на теплоту и ласку, которой старалась окружить его семья архитектора, он чувствовал себя стесненно, неуклюже, может быть, именно оттого, что старались окружить лаской, с дедом же Северьяном было легко, интересно и, главное, свободно, хоть старик и не особенно-то баловал внука, а временами обходился и сурово.

      Когда Денису было шесть лет, дед стал учить его плавать, по-своему, круто. Он брал внука на лодку, отъезжал сажени три от берега и швырял его, как котенка, в воду. Денис таращил от испуга глаза и беспомощно тыкал во все стороны руками и ногами, но как только он начинал пускать пузыри и идти на дно, дед подхватывал его на воздух, давал некоторое время отдышаться и снова швырял. Му́ка эта продолжалась недолго: через два дня Денис