Сердце-пламень. Анастасия Родзевич

на меня голодным взглядом…

      – Постой, – захихикала Аза. – Так это с ним ты сегодня всю ночь пропадала, да?

      – Ай, не щипайся ты, Аза!

      – Всю ночь она из-за Лесёны не спала, да? Кот скребся? Не стыдно тебе? Ты к нему ходила!

      – Все равно, лучше бы мы жили отдельно.

      Шелест страниц, хохот, топот. Наконец, со знакомым стуком дернулось дверное кольцо.

      Я открыла глаза и шумно вдохнула.

      Ничего. Не успев как следует со всеми познакомиться, я обзавелась тайной, рубящей дружбу на корню. Когда другие делали первые шаги в чарах, сталкивались со сложностями в обучении и вместе строили планы по жизни в новом Светлолесье, я оставалась в стороне, слонялась по замку, пытаясь понять, кто я… И должно быть, правда превращалась понемногу в одну из теней древнего города. Постепенно меня перестали приглашать на общие посиделки, а некоторые колдуньи обращали внимания не больше, чем на духов-обережек.

      Фед говорил мне когда-то, что любые узы опасны для колдуна. Тогда я его не понимала, но теперь понимаю гораздо лучше.

      В провале очага темнели непрогоревшие дрова. Я повернула голову, правой рукой начертила руну Дарицу в воздухе – обряд, который я выполняла каждое утро с особой злостью, – и… ничего не произошло. Потом соскочила на пол, стащила с приставленной у камина перекладины чуть влажную нижнюю рубаху и начала, подпрыгивая на прохладном полу, натягивать ее на себя.

      Кто-то опять позаботился о моей одежде: она была чистой. Я оставила подношение из ломтика хлеба и сушеных яблок в углу у очага.

      Набросив на ходу плащ, я побежала через мост, перекинутый от нашей башни к Главной. Порыв ветра тут же пронял до костей. За два месяца, что прошли с той ночи, в Городе-на-Облаках становилось только холоднее.

      Я добежала до Главной башни и остановилась перевести дыхание. За ночь ушиб на голове зажил, а лихорадка отступила, но я чувствовала ее языком, прикасаясь к горячим губам, горячему небу, ощущая вкус льда в ветре.

      Чудь побери, к этому холоду невозможно привыкнуть.

      Я вспомнила вчерашнюю ночь. Колдуны во главе с Инирикой занялись размещением прибывших ардонийцев, остальные члены Совета занимались тем, что принимали ко двору знать, и потому роща с идолами быстро опустела.

      Когда все разошлись, я все еще стояла. Ресницы смерзались от лютой стужи: слезы застывали, не успевая выкатиться из глаз. В памяти всплывали другое государство и другой курган. Где-то в красных песках Аскании нашло свое пристанище тело моей матери.

      А душа? Интересно, куда ушла она?

      В Верхний мир?

      Встретимся ли мы хоть когда-нибудь с теми, кого любим?

      Я затянула любимую песню Феда, «Царевну-бродяжку». У песни было несколько разных трактовок. Одну из них Фед придумал специально для меня и пел ее вместо колыбельной.

      Когда я умолкла, в роще пел только ветер. Вой его смешался, стал однообразным, но вскоре превратился в голос:

      – Это не твоя вина.

      – Моя.

      – Терн был сильным и добрым колдуном. Но иногда этого недостаточно,