Гормон радости. Мария Панкевич

маме помощница, а сын – отрезанный ломоть». Из роддома бабушку провожали овациями.

      «Поэтому мне всегда так одиноко! – жаловалась мать. – Я вот тебя не бросаю, а моя мама меня бросала! Дедушка на работу – а за ней уже парень на мотоцикле приехал…» – и я представляла себе, как маленькая мама бежит за мотоциклом под звонкий хохот любовников, и падает в пыль, и разбивает коленки, и зовет бабушку, но та уже далеко. «Теперь у меня повышенная тревожность и страх потери близких!» – печально ставила себе диагноз мама.

      Каждый вечер перед сном бабушка доставала небольшую фотографию Сталина и целовала ее, вздыхая: «Отец родной! На кого ж ты нас покинул?..» Несмотря на атеистические воззрения, отмечала все церковные праздники – ей просто нравились любые праздники.

      Один раз я попросила бабушку нарисовать картинку. После всех ее стараний на листе бумаги появилась странная харя с кружочками вместо носа и ноздрей – более жуткого рисунка я не видела до сих пор. «Говорила, не умею!» – сокрушалась бабушка. Петь бабушка тоже не умела, а выпить любила, и так мы узнали песни вроде «Пионеры – Богу маловеры».

      Она же рассказала мне стишок, который считала очень забавным. Я запомнила его на всю жизнь:

      Мать моя прачка,

      Отец капитан,

      Сестра моя – Розочка,

      А я – шарлатан.

      Мать я зарезал,

      Отца я убил,

      Сестру мою Розочку

      В море утопил.

      Сяду я на лодочку,

      Гряну по воде.

      Там моя сестричка

      Плавает на дне.

      Мы ее не любили и побаивались. Когда она нежданно появилась на пороге нашей квартиры, был январь, и довольно морозный. «Ох, дочечька, хватит, нажилась одна! Буду вот внуков нянчить, одной мне тяжело… Дом закрыла и приехала!» Но бабушка лукавила – она была вполне себе крепкой и суровой пожилой женщиной. Осмотревшись в наших двух тесных комнатенках, она решила, что «твой совсем рассобачился, а ты, дура безропотная, все терпишь и детей его еще растишь!». Мама с радостью и облегчением ей поверила, кивала, плакала. Для папаши начались трудные времена.

      Помню, он сидит на кухне вечером, свесив голову, и чистит картошку на газетку, расстеленную на полу. А я нашла на пианино пыльную шоколадку, есть мне не хочется, поэтому я несу ее в кулаке к мусорному пакету. Фигура отца вызывает у меня чувство сострадания, я меняю курс, подхожу к нему и открываю ладонь: «Может, ты будешь?» Он ласково говорит: «Кушай сама, доча!» Но я не хочу, поэтому выкидываю шоколадку. Это вызывает у пахана вспышку ярости, он бросается ко мне и трясет за плечи: «Маленькая сучка, ненавижу вас, ненавижу!» Обидеть я его не хотела, а утешить не вышло.

      Когда оскорбления, которыми осыпали друг друга бабушка с отцом, заканчивались, начинались бои без правил. Мать кидалась с воем между ними: «Я вас заклинаю, прекратите!» – «Старая ведьма!» – плевался пахан. «Выблядок!» – не оставалась в долгу теща.

      Я пряталась в комнате и читала, закрывая уши. У меня был свой мир – с благородными и смелыми мужчинами,