Братья Лэнгстром. Пробуждение Оливии. Элизабет О’Роарк

говорит Уилл пару часов спустя.

      Я тяжело вздыхаю, чувствуя сегодня утомление сильнее, чем обычно.

      – Вот он – тот голос поддержки, которого мне не хватало все выходные, – ехидно отвечаю я. – И к слову: я по-прежнему быстрее всех остальных.

      Уилл сурово смотрит на меня ярко-голубыми глазами.

      – В данный момент я не тренирую «всех остальных». Я тренирую тебя и хочу знать, почему ты прихрамываешь.

      Его глаза прищурены, а взгляд непреклонен. Он уже уверен, что я бегала без его разрешения, и я не собираюсь сообщать ему, что он прав.

      – Утром я разбила банку и порезала ногу.

      Он смотрит на упомянутую ногу так, словно у него рентгеновское зрение.

      – Дай мне взглянуть.

      Я закатываю глаза, направляясь к скамейке, и задаюсь вопросом, что им движет: беспокойство или недоверие. Затем я снимаю кроссовку и носок и представляю ему на обозрение свою пятку, нетерпеливо подергивая стопой. Повязка на ней пропиталась кровью.

      – Счастлив?

      Он бросает на меня хмурый взгляд, а затем подходит ближе, хватает меня за лодыжку, приподнимая стопу, и сдвигает бинт в сторону.

      – Оливия, ты должна сходить в медпункт. Здесь нужен шов.

      – Все будет в порядке. – Я пожимаю плечами. – Мне просто нужен денек, и все заживет.

      Уилл внимательнее осматривает мою стопу.

      – Почему твоя нога вся изрезана?

      – Она не изрезана. – Я выдергиваю ногу из его хватки, и он издает измученный стон.

      – Тебе обязательно все время спорить? У меня есть глаза, и я знаю, как выглядят шрамы. Ты что, каждый день ходишь по битому стеклу?

      Этот разговор ни к чему хорошему не приведет. Мне придется выдать либо серию причудливой лжи, либо – что еще хуже – правду.

      – Ты в самом деле рассчитываешь на ответ?

      – Нет, – он скрещивает руки на груди, как делает всякий раз, когда собирается прочитать мне нотацию, – но я в самом деле рассчитываю, что ты сходишь в медпункт.

      Я качаю головой. Я ни за что не смогу ответить на кучу закономерных вопросов врача, которые обязательно возникнут. В лучшем случае меня отправят на какую-нибудь программу для тех, у кого склонность к самоповреждению.

      – Хотя у тебя за плечами, несомненно, годы медицинской подготовки, пожалуй, я пас.

      Всего на мгновение по его лицу пробегает печаль. Понятия не имею почему, но теперь я жалею, что вообще ему ответила.

      – Иди прими душ и подожди в моем кабинете, – вздыхает Уилл.

      Я застываю на месте. Неужели я зашла слишком далеко в своем упрямстве? Он сделает мне выговор за то, что я не следовала его указаниям, или, может, меня вообще вот-вот выгонят из команды? Оба варианта возможны. Я отказалась выполнить то, о чем он просил. Я бегала тогда, когда он велел мне этого не делать. Меня предупреждали, что не потерпят моего агрессивного поведения, а я чуть не сломала трахею товарищу по команде. Я, конечно, предполагала, что в конце концов потеряю стипендию, но все-таки рассчитывала, что мое исключение будет более фееричным.