Еврейское счастье. Эдуард Коган

совать руки в карманы брюк, и для этих целей им их якобы зашивают, и он обещает это сделать мне. Уточнив, как дорого мне обойдётся его рукоделие и сообщив о том, что знакомить его с моим папой у меня нет ни малейшего желания, потому что у папы на работе своих таких же козлов достаточно, объяснив, что я на перемене, а не на его дебильном уроке, который никому не нужен, оставшись без обеда, я оборвал с ним диалог и удалился.

      Я предположил, что проблемы с этим воином (видимо, интернационалистом) у меня возникнут, но не думал, что настолько серьёзные. Придя на первый урок НВП, понял, что мой оппонент готов к бою серьёзному и продолжительному. Он уже знал, как зовут и где работают мои отец и мама, сообщил, что будет воспитывать сначала отца через профком и тем самым опосредованно меня. Я же для себя уяснил, что он не просто чудак на букву «м», но и воплощение человеческого безумия.

      В профком он, конечно же, написал, пытаясь затеять переписку Энгельса с Каутским, но папа, будучи в то время председателем профкома лётного отряда, последовал наставлению профессора Преображенского и отправил всё это хозяйство в печь. Дома он кратко провёл разъяснительную работу среди личного состава, где личным составом был, как вы догадались, я. Занятия проходили в устной форме и были бесшумными и лаконичными ввиду присутствия на кухне мамы, которая ко времени моего обучения в старших классах имела расшатанную нервную систему и её лабильность. Папа призывал в рекомендательной форме молчать, терпеть и соглашаться, противореча тому, что он заложил в меня генетически и показывал на практике.

      Я был упёртый и любил, чтобы последнее слово оставалось за мной, как всякий спорящий.

      Этого мой визави не мог знать и об этом мог только догадываться. Я планомерно его допекал. Это получалось ежедневно, изящно и убедительно.

      Любимым упражнением Кузьмина было отдание чести старшему по званию. Мы отрабатывали его, имея головной убор на голове или нет, с поднесением руки к виску. Куражились, как могли. Однажды зимой, после команды: «Взвод, для отработки отдания чести стройся на улице в колонну по двое!» – я нахлобучил шапку, как в каком-то старом фильме – Ленин, с висячим ухом, другое было завёрнуто наверх. Твёрдой поступью подойдя к «генералу», я отдал честь левой рукой, поднеся её к выпущенному уху шапки. Кузьмин как-то обмяк: спорить с Ильичём, ему не было резона, видимо, по политическим убеждениям. Я видел, что он надломился, потухший взгляд молил о милости. Этим я удовлетворился, так как не был жестоким и злобным, а ответить обидчику прямо и жёстко у меня получалось. Вообще не люблю, когда пытаются подчинить себе, пользуясь не какими-то человеческими качествами и способностями, а положением. Что ещё не раз приходилось испытывать мне на своей шкуре.

      С еврейским вопросом в школе столкнулся в начальных классах. Не помню, как впервые узнал о своём еврейском происхождении, но это обстоятельство ни в коей