Горький вкус карри под тенью Тадж-Махала: год как жизнь. Наташа Дол

я не поверил. Впрочем, от этого мое дружеское чувство к узбеку не ушло. Я учился воспринимать людей не согласно своим требованиям и ожиданиям, а согласно их хорошим чертам. Недостатки приходится игнорировать.

      Основной нашей же темой с узбеком была забота, что будем делать по возвращении домой. Он планировал обратиться в индийское посольство в Ташкенте за содействием в организации концертов по стране. Танцы индийские, музыкальные спектакли. Даже с собой привез кассету с записью. Мы ее в санстхане посмотрели на видике. Ярко одетые дилетанты выкаблучивали, что могли. Солистом был Зафар. Он очень гордился своим выступлением, часто тыкал пальцем, показывал: «Вот, вот я! Смотрите, это я! Во как мы можем!»

      Но через несколько минут, Зафар не обманул моих ожиданий и разругался с индийцами, которые технику предоставили, по поводу культур-санскар.

      – Да вы все лгуны! – доказывал он. – Вы все врете!

      – Нет, ты думаешь, если три человека тебя обманули, так вся страна такая? -оправдывались те.

      – Эээ! – он в презрительной гримасе махал рукой.

      И снова ругань, ругань, ругань. Таков был Зафар. С этим ничего нельзя было поделать. Я не старался никогда его сдержать. У каждого своя дорога. Я еще не знал к чему это приведет.

      Зафар рассказывал, что претендентов на его место – послать учиться в Индию – было около двухсот человек. Они проходили строгие письменные экзамены. Потом устные. Он в первом был не столь силен, зато языком на хинди молоть умел. Не как я.

      – Я думаю, это чудо, что я здесь, – говорил он. – Я с детства смотрел фильмы и мечтал сюда попасть. И вот мечта сбылась.

      Я улыбнулся. Ведь это была и моя история. Разве что мне, если что-то и достается, то за так. Ни я, ни Наташа не сдавали никаких экзаменов. Я приехал с нулевым хинди. Наташа попала еще чудесней. Поначалу она вообще не вошла в список. А потом некая Оксана взяла и отказалась. Тоже годами ходила-ходила в культурный центр: хинди от зубов отскакивал, а как посылать стали, объяснила, что ей институт дороже. Зато мы снова с сестрой вместе оказались. Разве это не назовешь чудом?

      Несомненно, тут была закономерность. В культурный центр мы как верноподанные ходили аж лет пять. Индия, дух этой страны, оценила. В любом деле так. Будешь долго верен чему-то, и оно когда-нибудь тебе отплатит добром. Наверное.

      Еще Зафар рассказывал, что Джизак его – маленький кишлачный городишко – сильно ему не нравился. А ведь и я сам из тухлых захудалых Петушков. Он переехал в Ташкент. Образования нет. Работал долго в ресторане, где делал торты. Там его русскому и научила бабенка из Саратова. Бойкая алкоголичка. «Я охуеваю, Маня!» – было ее самым ходовым выражением. Он рассказывал о ней с чувством. Видимо, ему доставляли удовольствия воспоминания о том времени. Торты он научился делать на высшем уровне. Было много заказов. Но это ему надоело. Бросил. Женщины всегда его любили и не только за торты.

      – Одна даже была очень богатая. Молодая, но замужняя, – рассказывал он. – Предлагала мне стать ее любовников. Ну чтоб содержать меня. Но я отказался. Мне это противно. Мужик я или кто? Не-ет, я отказался.