Горький вкус карри под тенью Тадж-Махала: год как жизнь. Наташа Дол

не понравился еще больше с первой минуты нашего знакомства.

      Замахали мне руками спускаться, причем не удостоверившись, сделал ли я свое гнусно-благородное дело.

      – Ну тупые! – подумал я в бешенстве и сжал кулаки.

      Они считают нас двоих преступниками за то, что пришли к женщинам, как в гарем, против правил, но упускают из виду явную причину. Авария. Если бы замкнуло проводку, а они там по уши в воде плавают. Два, три, пять обгорелых иностранных трупика. Тоже бы саб тхик хо джаега?

      Когда я спустился, внизу Зафар с пеной у рта продолжал лаяться на хинди с пришедшими, пытаясь вдолбить очевидность геройского нашего поступка. Они лишь махали руками и говорили о правилах. Галат бат, галат бат, неположено. Правила. Кровь то приливала, то отливала во мне от раздражения.

      Зная уже о тупости индийских чиновников, я начал волноваться: вдруг выгонят обратно на родину после второго дня. Да меня все засмеют. И все из-за них. Им ведь принципы важны.

      – Ну ничего! – решил я, а ноги все несли прочь по ступенькам. – Докажу, в посольство, в министерство пойду.

      Узбека моего гнали вслед за мной. Я заметил, как этот крашеный вардан на лестнице мотнул охраннику в мою сторону, спрашивая, а это кто, кого еще накажем?

      – Дело шьет, паскуда! – испуганно я припустил ногами.

      Мы вышли на крыльцо общежития. Вардан отправился осматривать девичью келью. С нами кое какие девушки тоже оставались из солидарности и, если понадобиться, давать свидетельские показания.

      Зафар же пошел страмиться с молодым сикоди, которому потом вероятно дадут по шеям за то, что пропустил мужчин в женское отделение, дурак. Да и вообще крайний всегда нужен. Его, кстати, и наказали. Понизили в должности и посадили в другое место дежурить. Больше всего по нему сокрушались Таня с Ией:

      – Беднейнький, такой хорошенький, как бы не выгнали. Он сам из деревни. Его вся деревня деньги собирала, чтоб он в Агру на работу приехал. Он один там всю семью кормит…

      – Мери бат то суно! – пытался заставить бедненький сикоди выслушать себя. Тут я и усвоил как невежливо эта фраза звучит: «Выслушай меня!»

      – Если бы твоя сестра там оказалась? – орал узбек.

      – Правила запрещают, – не понимал мент.

      – Правила! Знаешь, где видал я такие правила? – хлопнул себя по паху.

      Из компанейства я не уходил. Но хотел. Хотел взять под узцы своего горячего азиатского приятеля и утащить прочь.

      Наконец после долгих пререканий Зафар внял моим мыслям – говорить ему что-то было бестолку – и мы ушли, гордые за себя, и злые на их тупость, не видящих истины.

      Тут ужас начал обуревать меня: я здесь на долгие месяцы, а они уже меня выводят, эти индийцы. Как же смогу я вытерпеть их?!

      Мы вернулись к себе в чатравас – общагу. Или хостел по-английски, что более распространено. От чатраваса же санскритом прет за версту, как от аки паки древнерусским. Ну да ладно…

      Мы все еще громко обсуждаем. К нам выходят остальные. Спрашивают. Мы рассказываем. Через некоторое время делать