Белый барнаульский блюз. Петров и Сидоров идут к Иванову. Вадим Александрович Климов

с вышитыми золотой гладью колосьями пшеницы. Мужчины были в синих шароварах и белых косоворотках.

      Музыкантов оркестра народных инструментов тоже нарядили – женщин в сарафаны из черного бархата, мужчин в стеганые жилеты и льняные рубахи навыпуск. Только дирижер был во фраке.

      Как ни уговаривала его министр культуры, как ни ругала директор дома культуры «Сибирь», дирижер остался во фраке.

      На сцену в длинном черном платье с глухим белым воротничком, как у монашки, семенящей походкой танцовщицы из народного ансамбля «Жарки», выкатилась объявляльщица. Она послала свой томный и торжественный голос на дальний ряд.

      – Песня…

      Хор вздохнул и запел:

      – Вместо тепла – зелень стекла…

      Губернатор в седьмом ряду косо глянул на приехавшего вчера представителя АП. Концерт катился по сценарию. Выходили ложкари из районного дома ветеранов. Дети танцевали маленьких лебедей. Артисты театра читали стихи о родном крае. Парни из клуба «Горец» сплясали танец с саблями, искры от ударов клинками, долетали до второго ряда, иностранной делегации королевства Сиам, заблаговременно выдали защитные очки.

      Ближе к финалу становилось теплее и радостнее. Девчонки из ансамбля «Шалтай» крутили фуэте, стринги глубоко врезались им между ягодицами. Это придумал режиссер Астафьев, все знали, что его скоро снова уволят, но пусть самовыражается.

      Губернатор был краток, сказал:

      – Всем доброго вечера, – поклонился и вышел.

      Молодые люди в форме гвардейцев Крымской войны 1854 года вынесли на сцену корзины с цветами.

      Объявляльщица опять выплыла на сцену и величественно произнесла:

      – Антракт.

      Молодежь младше двадцати одного года потянулась в гардероб. На второе отделение был наложен возрастной ценз. В буфете девушки в коротких топиках выносили шампанское, а парни в балетном трико предлагали водку в граненых стаканах. Фойе зашумело, послышалось:

      – Педерасты, – это известный тур-менеджер резал правду. По заказу администрации он привез на концерт двух афроамериканских джазменов и блюзменов из Тель-Авива.

      После третьего звонка публика потянулась в зал. Там царила атмосфера взволнованного ожидания. Погас свет. На сцену хлынули девушки из ансамбля современного танца в нарядных платьях с откровенными вырезами. Две толстые руководительницы шикали на них из-за кулис.

      – Держи спину, тяни носок, сиськи вперед.

      Девчонки изгибали спины, поднимали ноги, катались по полу. Зал лениво хлопал.

      Потом вышла Бузова, недавно расстрелянная комитетом по нравственности в овраге недалеко от Тамбова. Все понимали, что это была ненастоящая Бузова, а ее концертный клон.

      По рядам прошли стюардессы местных авиалиний с корзинами китайских помидоров. Бузова заголосила и все обернулись на губернатора, по не писаному закону первый бросок был за ним. Губернатор вежливо передал свое право представителю АП. Тот бросил, не целясь, и попал Бузовой в лоб. Обычно она успевала увернуться от первого помидора, но в этот раз её предупредили, кто будет бросать.

      После Бузовой выступали блюзмены. Всем подавали виски. Блюз зашел. Публика расслабилась, дамы выскочили танцевать между рядами. Мужчины сгруппировались и все громче стали слышны тосты:

      – За вас!

      – За нас!

      После блюза на сцену, вместо заслуженной объявляльщицы второго отделения Веры, вышел сам Колбышев и сказал:

      – Everyone dances!

      Афроамериканские джазмены дали жару. Чтобы отвлечь чиновников и крупных бизнесменов, в зал запустили студенток хореографического факультета института культуры в прозрачных пачках. Ропот одобрения прокатился по залу.

      На экране появилась трансляция эротической мелодрамы снятой по рассказам местных писателей и произведенной комитетом «Спасения кино».

      За сценой правила жестокая дисциплина. В кулисах стояла министр культуры, скрестив руки на груди. Она качала головой и всё исполнялось как по команде армейского сержанта.

      Доктор Строганов был доволен, концерт удался. Хорошо, что он убрал монолог в исполнении Народного артиста, не тот был темпо-ритм.

      Андрон с друзьями бухал в оркестровой яме. Недалеко от них стайками кружились журналистки. Их выгнали из зала. Единственное, что им оставалось, это спрашивать у иностранных артистов о впечатлениях:

      – Как вам понравился наш город? – интересовалась у еврейского блюзмена журналистка по прозвищу «Кочка». Он ответил ей на русском языке с петербургской чистотой:

      – Хотите виски? – и увлек даму в гримерку.

      Кордоны бабушек администраторов не справлялись с публикой, шатающейся по театру. Один из важных гостей, приняв от молодца стакан водки, закурил в буфете. Директор театра в панике обратилась к вахтеру, но личная охрана зрителя предъявила театральному сторожу такие аргументы, что он по своей культурности, приобретенной за долгие годы в храме Мельпомены, не стал их озвучивать директрисе.

      В