Вчера была война. Игорь Глазунов

тогда становился агрессивным. Люди теряли работу, многие спивались.

      «Извините, пожалуйста, не могли бы вы сказать…?»

      Взгляд исподлобья. Австралиец продолжает: «Не могли бы вы сказать, не помните ли вы случайно…»

      В ответ смесь латышского и русского нелитературного: «Ничего я не помню, шляются тут всякие…»

      Следует странно звучащий набор слов, замешанный на русском мате: «… делать вам … мат …нечего. Шляются тут… мат. Пошли отсюда на… мат, а то собаку спущу!…»

      Австралиец, конечно, не всё понял, но сказанное на родном языке шокировало его. Когда мы сели в машину, он спросил почему так? Почему столько злости? Как я мог объяснить ему тогда, что случилось со страной? Как в одночасье обрушило экономику своё же правительство, состоявшее в то время из «физиков и лириков». Как главной задачей дня могла быть задача уничтожить, разрушить всё советское до основания, без раздумий и какой-либо логики? Как в одночасье люди оставались без работы и без средств к существованию?

      Наконец, после долгих поисков, нам удалось найти место, где когда-то стоял его хутор и откуда его призвали в немецкую армию. Он долго молча стоял на месте, где был его отчий дом и, наконец, произнёс:

      «Отсюда начинался мой путь на чужбину».

      Сколько же их таких было? От дома остались лишь заросшие кустарником куски фундамента и несколько засохших от старости фруктовых деревьев. Такова была судьба сотен заброшенных хуторов по всей Латвии.

      Долго он ходил вокруг, пытаясь, видимо, что-то восстановить в своей памяти, затем подошёл к машине, молча сел. «Спасибо тебе!» – сказал и замолчал надолго.

      На обратном пути мы зашли в придорожное кафе поужинать. Я заказал ему водки с бальзамом. Выпил. Заказали ещё. Выпил. Сели в машину. Молчит. Уже под самой Ригой он произнёс что-то на английском, затем видимо, вспомнил и продолжил по-латышски:

      «В этой стране мне делать больше нечего».

      Помню похожий эпизод в Красноярске. В 90-х я встретился там с преподавателем Красноярского университета из семьи ссыльных, «латышом во втором поколении», как они себя называли в Сибири, который побывал в те же годы в Латвии. При встрече он рассказал о той поездке на родину предков, о своих впечатлениях и умозаключил, что у него нет желания возвращаться в такую страну.

      Через несколько дней мой австралиец улетал. Вместе с Эдвином мы провожали его. В аэропорту он расчувствовался, что-то говорил словно оправдываясь. В голосе звучали горечь и сожаление. Смысл сказанного – я никогда не мог предположить, что увижу родину такой.

      Это был период развала всего и вся в республике, который продолжается до сегодняшнего дня. Развал успешно воплотило первое и второе правительство Годманиса, заложившее законодательные основы для растаскивания Республики по карманам. Как следствие – изломанные судьбы многих сотен тысяч людей, которые потеряв свои рабочие места, отчаянно боролись за выживание и, не найдя других решений, покидали Латвию.

      Темпы рабочей