Почтовая станция Ратсхоф. Приют контрабандиста. Евгений Рудашевский

построили пятиэтажные панельки на въезде в город, а ещё высадили по всему муниципалитету вот такие рощицы. Берёза прижилась, и на подъезде к Сенокласу её было особенно много.

      Завидев очередную повозку, Настя протиснулась между передними сиденьями и спросила Вихру о цыганах. Вихра призналась, что знает о них мало. Общалась с ними в школе, но мельком. В её классе сидели семеро болгарских учеников, столько же цыган и восемь турок – школьный автобус собирал их со всей округи. Они никогда по-настоящему не дружили. После уроков болгары шли в столовую, а цыган и турок забирали родные: кого на машинах, кого на повозках, – даже в столовой поболтать не получалось.

      Мы въехали в Сеноклас, и Вихра, умолкнув, припарковалась на обочине. Дальше предстояло идти пешком.

      Выбравшись из машины, я подумала, что посёлок не такой уж захудалый: нас встретили белёные здания с краснокирпичной оградой, по опрятным дворикам стелился газон и бежали выложенные плиткой тропинки, – но стоило пройти в глубь посёлка, и сразу обнаружилось его полнейшее запустение. По обе стороны от грунтовой дороги попадались обшелушённые дома с просевшей крышей, выбитыми окнами и вываленным на землю скарбом, до того старым, что им не заинтересовались бы и самые бедные из бродяг.

      Изредка я замечала приютившихся в тенёчке кур, одинокую спутниковую тарелку «Булсатком», вывешенный вместо утраченной входной двери ковёр. Среди сухих кустов и свалок кирпича выделяла ухоженное плодовое деревце или оборудованные для скота ясли. Самого́ скота поблизости не видела, но понимала, что даже в полуразрушенных хибарках тут по-прежнему живут люди.

      Когда впереди обозначилась околица, дома пошли совсем скверные: без одной или нескольких стен, а то и вовсе разваленные до основания. В комнатах с уцелевшими крышами хозяева хранили сено, иногда набивая его под стреху. И вроде бы посёлок был горный, но за руинами домов открывался непривычный для здешних мест простор, лишь в отдалении ограниченный полосами леса и горбами холмов. Ни пашен, ни выгонов я не приметила – только выжженное солнцем разнотравье. К северу от Сенокласа лежало Ивайловградское водохранилище, оно могло бы отчасти оживить пейзаж, однако разглядеть его за холмами и деревьями не удавалось.

      Вихра свернула налево. Мы с Настей и Гаммером пошли следом. Глеб за нами не торопился. Шёл будто нехотя и держался поодаль. Миновав парочку развалок, мы увидели на пригорке увешанное цветными тряпками дерево. Послышались голоса, и я догадалась, что мы приближаемся к цыганскому табору.

      Вихра сказала, что дальше пойдёт одна, и я расстроилась. Из любопытства прокралась чуточку вперёд, но совсем уж внаглую пойти за ней не решилась. Снизу разглядела, что на пригорке стоят пять или шесть повозок, две палатки вроде той, что мы встретили в лесу, и обустроен открытый очаг, возле которого суетятся большинство цыган. Под деревом с сохнущим бельём притулились два стеллажа. На металлических полках красовалось неразличимое