Зелёный бакен. Николай Иванович Голобоков

древнюю, как его машина песенку.

      … Еду еду, еду я по свету,

      У всех лягушек на виду.

      Коль я на Моське не доеду,

      Я на пузе проползу.

      Точнее, пешком.

      – А ты молчи, а то накаркаешь, и так, маршрут выбрали самый короткий, – 350 километров.

      Не то, что в прошлом году, почти полторы тысячи в один конец. Вот юмористы были. По горам да ещё по старой крымской дороге поехали, помнится. Как глянет кто вниз, в пропасть, так и мурашки по спине. Слева скалы, справа море, и катишься, катишься. Потом шли вдоль побережья.

      – Нырнём?

      – Нырнём!

      Кричала команда, бросали свою Моську, бросали тряпки и, сходу, лезли в море и вот оно блаженство. Вот они прозрачные воды Чёрного моря. Сзади ковыляла сестра, она была в декрете, и, потому бегать ей не всегда было удобно, а эти черти ещё и, подкузюкивали, дескать беги, беги, чего ползёшь!

      – А что же в водичку не ныряешь, а, сестричка. Но она улыбалась и говорила,– подождите черти, вот родится Васька, мы тогда вас всех будем топить на этом самом месте. И она садилась у воды, дрыгала ногами по воде. Потом ходила по щиколотки, брызгая, повизгивая, и всё грозилась, ну погодите. И снова по коням. Все садились по местам и поехали-попрыгали дальше.

      Разошлась Моська, раскочегарилась. По всем подсчётам 80, не меньше. Потому, она так гудит, трясётся и, кажется, вот, вот будет сто или хоть девяносто. Но спидометр играл в молчанку, – не работал.

      – Витюш, что то колесо визжит? А? Рулём чуть дёрнул влево – визжит. Давай посмотрим, а?

      Стали. Постояли. Посмотрели. Потрогал. Горячие. И, о Боже, резина почти лысая. Передняя левая, утром ставил новую. Почти, новую, с Белоруся. Говорили, убеждали продавцы этого редкого шедевра заводика, который выпускал калоши из Армянской почти резины, древние и резина и заводик, дореволюционного дня рождения.

      – Что бы ты провалилась! Бабушка, мышеловка. И, он рассказал и хохотал, вспомнил, как купили её, эту старую рубаху, как говорил Андреич, и пояснил, если рубаха на плечах, потевших долго от работы штопать её уже поздно, выбросить её, так и машина ваша, сгнила и штопать её бесполезно. Да ещё и смех и не до смеха, – в коробах в салоне мыши водились. Ну и ну! Машина. Путешествие. Да какое…