Смерть Вазир-Мухтара. Юрий Тынянов

англичанин слегка пьян. Он говорил слишком ровно, как бы читая свои трезвые мысли, и был многословен. Его, видимо, мутило, ровно и непрестанно.

      – Итак, я лечу этих жен, и эти леди мнительны. Они не любят клистиров – они предпочитают пилюли на сахаре albi и розовом экстракте. Но пилюли вообще мало помогают. Предупреждаю: эти леди мнительны, – а их мужья несчастливы и ищут причин несчастья, вот что я хотел сказать.

      – Кто же, по-вашему, виноват? – спросил Грибоедов.

      – Наше положение не лучше вашего, – медленно ответил Макниль. – Мы должны облегчать персиянам и вам расплату по вашему миру. Я знаю вас и знаю персиян. Мы ничего не выиграем и многим рискуем.

      – Хотите, я скажу вам, что вы выиграете? – любезно сказал Грибоедов.

      Англичанин подставил ухо.

      – Красную медь, – лукавил Грибоедов, – хорасанскую бирюзу, серу, оливковое масло…

      – Оставим этот разговор, дорогой Грибоедов, – сказал серьезно Макниль, – мне надоела Персия, и я хочу просить о переводе. А вам, кажется, Персия в этот раз понравилась?

      Он посмотрел на часы и встал наконец. Грибоедов ждал.

      – Еще один дружеский вопрос. Я давно не был в России. Ваш Нессельрод – любезный государственный ум, но получить какой-нибудь вкус от его разговоров я не сумел. Он слишком для меня тонок.

      Грибоедов захохотал.

      – Браво, доктор!

      – Я люблю ясность. У нас есть Ост-Индия. До сих пор я думал, что другой Ост-Индии нет и быть не может, – англичанин дохнул на него табаком, – но у вас великолепная природная конница – киргизы – и если вы захотите немножко… углубиться… И с другой стороны, почему бы вам в самом деле не устроить своих колоний? Мальта на Средиземном море против нас была тоже недурная мысль императора Павла. Вот в чем вопрос. А Нессельрод так тонок, и все здесь так молчаливы… Потом он засвистал марш и махнул рукой:

      – Мы еще увидимся до Тебриза. Вы ведь поедете в Тебриз?

      Грибоедов ответил ему:

      – Я не поеду в Тебриз, но, дорогой доктор, я сейчас поеду со двора, на экзамены.

      Макниль был доволен.

      – А я на смотр. У вас война, экзамены, смотры. У вас весело.

      Они вышли вдвоем на Невский проспект. Коляски носились, тросточки мелькали.

      – Bond-street! – сказал Макниль. – Можно вам позавидовать, что вы здесь остаетесь. Здесь так весело! Думать некогда!

      8

      – Милостивые государи! Семирамида была великая стерва. В передней стоял шум.

      Семирамида, может быть, и в самом деле была женщина дурного поведения, но высокий человек, который ее ругал, был странен. Шуба волочилась, как мантия. Рядом стоящий древний старик, со звездой на груди, согнутый в прямой угол, убеждал высокого. Но высокий крепко сжимал в руках цепь, на которой был привязан большой, спокойный пес, и не сдавался. Он буянил именно из-за пса, которого старик не хотел пропускать на экзамен. Как он дошел до Семирамиды, Грибоедову было непонятно.

      Между тем всякий разговор, подслушанный в конце, необычен.

      Академик Аделунг, преклонный старик, был