Лампа разыскивает Алладина. Дарья Донцова

дворике и отбыли восвояси? Ну… бывает! Почему Оля убежала из дома в спешке, не прихватив бутылочки с едой? Настолько торопилась, что забыла о молоке? Да ни одна мать в здравом рассудке не поступит так. Хотя Белкина практически не занималась ребенком, все хлопоты о нем лежали на наших плечах. Ну с какого ляду она отправилась в центр?

      Поняв, что начинаю ходить по кругу, я вздрогнула и моментально ощутила прилив жара к лицу. Коляска! Все, кто имеет младенца, знают, что путешествие по Москве с экипажем для новорожденного – это настоящее испытание, проверка вашей физической подготовки и моральной закалки. Столица совершенно не приспособлена для молодых мамочек. У тротуаров, как правило, высокие бордюрные камни, намучаешься, пока станешь вталкивать и сталкивать колеса, в метро с «повозкой» не зайти. Во-первых, она едва пройдет в дверь, во-вторых, на эскалаторе ее трудно удержать, в-третьих, народ в вагоне начнет ворчать: «Нарожали кучу и с собой таскают», «Люди с работы едут, час пик, а эта дура столько места заняла», «Девушка, подвиньтесь», «Женщина, чего расклячилась», «Тетка, убери спиногрыза». Наслушаешься добра полные уши. Лучше вызвать такси.

      Наверное, Оля так и сделала. Хотя погрузка коляски в салон еще то удовольствие. Проще было взять запеленутого Гену на руки. Но коляски дома нет, следовательно, Белкина прихватила ее с собой, влезла в авто или спустилась в подземку и полетела к центру Москвы. Бог мой, зачем? Только не уверяйте меня, что все это делалось для того, чтобы потом поставить доставленную с трудом коляску под куст и выкурить сигаретку! Под дождем! Минуточку! Ляля не курит! Ну с какой стати ее поволокло на Садовое кольцо?!

      Через два часа мы узнали неутешительную правду: ни в одну больницу Москвы не поступал крохотный ребенок, доставленный с улицы. Гена исчез.

      Костин, сообщивший нам сию информацию, много болтать не стал, на мой робкий вопрос: «Ты хорошо все проверил?» – Вовка рявкнул: «Да» – и повесил трубку.

      Юля и Лиза прижались друг к другу и схватились за руки. Горе их было так велико, что слез не нашлось. Кирюша отвернулся от меня и уставился на стену, а я почувствовала невероятную жажду, какую испытывает, наверное, человек, месяц шедший через Сахару. Еле передвигая ноги, я побрела по коридору в поисках туалета. В мозгу билась лишь одна мысль: пить, пить, пить.

      В конце концов я уперлась в дверь, над которой горела тревожно-красная надпись «Реанимация». Жажда трансформировалась в тошноту. Понимая, что мне срочно нужно отыскать унитаз, я дрожащей рукой толкнула дверь и увидела стол, на котором лежали очки. Медсестра отсутствовала. Из глубины отделения не доносилось ни звука, я сделала шаг и увидела слева на одной из двери букву «Ж».

      Чувствуя, что сейчас упаду в обморок, я доплелась до комнаты и огляделась. Маленькое помещение оказалось палатой. У стены стояла железная кровать, на ней, полуприкрытое зелено-желтой, будто брезентовой простыней, лежало тело. У изголовья моргали лампочки и гудело несколько аппаратов, какие-то трубочки тянулись от приборов и убегали под простыню.

      Я попятилась