Лампа разыскивает Алладина. Дарья Донцова

значит, усекла?

      – Выздоровеет?

      Незнакомка нахмурилась.

      – Тут не бюро прогнозов. Мы делаем все от нас зависящее.

      – Она меня слышит?

      – Аллочка, – крикнули из коридора, – восьмой где?

      – В седьмой, – откликнулась Алла и повернулась ко мне. – Говорят, что в таком состоянии человек не воспринимает окружающий мир. Только…

      – Что? Ну скажите, – взмолилась я.

      Алла посмотрела на Лялю.

      – Сколько лет в реанимации работаю, а привыкнуть не могу. Другие спокойные, обращаются с больным словно с табуреткой. А я не научилась, жалко всех до слез. Это очень плохое качество, оно в нашем отделении лишь мешает. Слышит ли она тебя? Если почитать учебник, то там написано: нет. Но ведь не все же тут умирают, кое-кто выкарабкивается и потом о своих ощущениях рассказывает. Знаешь, часто говорят: «Лежу, пошевелиться не могу, руки-ноги не действуют, глаза не видят, но уши слышат». А еще у нас доктора первоклассные, в особенности один, Алексей Иванович. Знаешь, что он родственникам предлагает, когда больной в себя не приходит?

      «Сядьте, – говорит, – около, возьмите за руку и просите: «Мама, папа, бабушка, любимый, дорогая, не уходите от меня, не бросайте…» Раньше говорили «отмолить» несчастного у бога, а вы упрашивайте человека вернуться. Если захочет – останется!»

      – И срабатывает? – прошептала я.

      Алла кивнула.

      – Случается. Иной раз такие встают, только диву даешься. Живого места не было, надежды никакой, а выкарабкался. Наверное, и впрямь слышат.

      – Можно мне с Олей поговорить?

      Алла качнула головой, потом открыла шкаф, стоявший у двери, вытащила оттуда бахилы, круглую шапочку из прессованной бумаги и довольно длинный халат из такого же материала.

      – На. Только надолго не оставлю.

      Я нацепила одеяние, пододвинула к койке железную табуретку, выкрашенную белой краской, взяла Олю за тонкую руку и вздрогнула. Кожа у Ляли оказалась холодной, липкой, словно чешуя заснувшей рыбы.

      – Олечка! Очнись! Пожалуйста, посмотри на меня!

      Серо-желтое лицо осталось неподвижным.

      – Лялечка, ты нужна нам!

      Никакой реакции.

      – И Гене, – вырвалось у меня, – ну как он без тебя жить станет? Маленький, беспомощный, такому мама просто необходима, да и взрослому она понадобится.

      Губы Оли дернулись.

      – Ты меня слышишь?

      Ноздри тонкого носа вздрогнули.

      – Все будет хорошо. Тебя лечат лучшие врачи. А Гена дома, – бойко частила я, – он совершенно здоров, веселый, счастливый. Геночка ждет маму, ты обязана поправиться, Генуся…

      – Лампуша, – прошелестел тихий голос Кати, – не надо, она в коме.

      Я повернула голову.

      – Нет, Оля слышит, у нее губы шевелятся.

      – Это рефлекторные подергивания.

      – Ты не права! Ляля реагирует на имя Гена.

      – Поехали домой!

      – Мы оставим ее тут? Одну?

      – Лампуша! Олечка в реанимации, здесь круглосуточный уход, – ласково сказала Катя.

      – Но…

      – Увы,