Девичий паровозик. Григорий Жадько

что вы хотите, чтобы я опять думала и всю ночь не спала.

      – Ну, хорошо.

      – Я закуски не брала. Тут у вас я вижу полно.

      Она прошла к посудному шкафу, достала большие коньячные фужеры. Чисто намытые и протертые наверно мелом и бумагой, они ярко бликовали от света лампы.

      – Открывайте, открывайте, – сказала она улыбаясь, – или вы это даме поручите.

      Я открыл. Налил на донышке себе и ей.

      – Нет! – Сказала она и, взяв бутылку, подлила нам обоим, примерно в три раза больше чем было.

      – Вот так будет лучше. А то складывается впечатление, что вы мириться со мной вовсе не желаете До дна!

      Пришлось выпить. Коньяк был необыкновенно хорош. Я повернул к себе этикетку.

      – Понравился?

      – В общем да!

      – Шустовский армянский. 10-лет выдержки

      – Чувствуется.

      – Еще по бокалу?

      – Да нет спасибо.

      – Наливайте, наливайте как прошлый раз.

      Мы выпили еще. Мир показался добрей. Женщина, которая сидела рядом тоже уже не внушала опасений. «Хорошие отношения с хозяйкой это совсем не плохо, -пронеслось у меня в голове, – сейчас она уйдет и все наладится. Маша наверно уже заждалась. Как ей там под койкой? Неуютно. Теперь-то точно все получится как нельзя лучше».

      – Зовите меня по-простому Аида, – сказала она.– Это немецкое имя. Раньше меня, как только не называли и Аделаида и Аделина и Адель и даже Адальберта. Я не такая старая. Тридцать восемь, это поверьте не так много. Вот будет вам 38, поймете, что я была права. Просто если вам сейчас 25—27 все мы кажемся старухами. Я где-то конечно не слежу за собой. Вот лишний вес, уже разучилась хорошо одеваться, за модой не слежу и я уже совсем не та хохотушка, которая была прежде, хотя по большому счету это совсем не так. Я иногда ощущаю себя совсем молодой.

      Мы встретились глазами. Она почувствовала мое внимание и еще более оживилась.

      – Конечно, жизнь у меня разделилась на две половинки. Счастливая с мужем и в сумраке ночи без него. Это страшно злит меня, и порой я бываю, несправедлива к окружающим, а потом казню себя. С другой стороны, за что мне такая участь? Я прежде не сделала никому ничего плохого. Это наказание без вины.

      – Почему вам не выйти вновь замуж? – спросил я.

      – Давайте еще немножко нальем. Я расскажу.

      Мы выпили. Бутылка катастрофически пустела. Видимо фужеры были обманчивы. Она так хотела рассказать, что, вяло, махнув рукой, не стала закусывать, а продолжила:

      – Тут все дело в его маме. И эта дача, и дом в Петербурге и акции пароходной кампании Лапшина и Сироткина и еще там много чего все записано на ней. Мой муж, Сергей, изначально был ей всем обязан и не придавал значения формальностям. Даже когда он работал на Сестрорецком заводе, что совсем в его положении было не обязательно, он докупал акции, и отдавал их маме. Я в эту бухгалтерию не лезла, а вот так случилось, что я осталось вдовой с двумя детьми, и реально у меня нет на руках ничего. Отношения у меня с его мамой всегда были