Девичий паровозик. Григорий Жадько

какая из меня святая? Падший ангел!

      Стало совсем тихо, только было слышно, как назойливо билась муха о стекло. Взбираясь по икрам ладонями, я гладил ее ноги. Обтянутые тонким шелком они округло тонули в моих руках. Мои пальцы ощущали их плотную упругость тонкий шов сзади. Как-то случайно открылись ее колени. Они были плотно сомкнуты. Черные тонкие чулки матово блестели, заставляя сильней биться сердце. Она была напряжена. Идеально натянутый на дамскую ножку шелковый чулок может свести с ума любого

      – Мария Александровна!? Вы казнитесь?

      – Да! Скорее да!

      – Зачем?

      – Это пройдет.

      – Вы боитесь меня?

      Она не ответила, только положила мне руку на голову и стала перебирать волосы. Я еще сдвинул край ее платья, приоткрывая ноги. Коснулся губами полных стройных ножек, ощутил тепло и запахи женского тела.

      – Как долго я этого ждал, мечтал, верил, – сказал я немного восторженно.

      Я еще более открыл ее ноги. Показались атласные черные подвязки, поддерживающие чулки, а за ними открытые нежные участки обнаженного тела. Я, зубами прихватив, развязал один бантик, потом другой и утонул лицом у нее между ног. Не сразу уловил ее тихий шепот.

      – Я тоже так ждала этого. Так себе все представляла, но, мне что-то не хорошо.

      Я вопросительно посмотрел на нее.

      – Как не хорошо?

      – Стоит вот тут у горла. Наверно херес не пошел. И голова.

      – Плохо. Тошнит?

      – Мутит, скажем, так. Давайте я схожу в одно место. Там поглядим.

      Я неохотно разжал руки. Поднялся. Она встала с виноватой улыбкой. Подвязала, высоко задирая платье, сползающие чулки и неуверенной походкой отправилась во двор. Ее очень долго не было, а когда она пришла, то побыла только минутку, попила воды из самовара и вновь ушла.

      На улице стали заметно сгущаться сумерки. Я тупо ходил из угла в угол, бессмысленно мерил комнату, достал спички, хотел зажечь лампу, передумал. Все прислушивался к звукам, что шли со двора. Прошло не менее получаса, когда она вновь появилась. Зайдя, она сразу устало опустилась на стул.

      – Что!? – спросил я тревожно и с надеждой.

      – Не знаю. – Ответила она слабым голосом.– Не знаю.

      – Не легче?

      – Как сказать!!!

      Она замолчала, прервав фразу.

      – Говорите! – Не выдержал я.

      – Конечно, я могу пожертвовать собой, но неужели вы согласитесь на это?

      Мы надолго замолчали. Маша неотрывно смотрела в окно. Лунный свет проникал в комнату. Глаза ее были сухи, ресницы не вздрагивали. Было такое ощущение, что где то рядом пронесли покойника. Я вдруг тоже почувствовал себя разбитым. Никаких слов у меня не находилось. Была просто огромная зияющая пустота.

      Не зажигая света, я на ощупь нашел клеенчатый пакет с документами и положил в карман. В другой сунул наган. Она все поняла.

      – Пойдемте?

      – Пойдемте.

      В комнате было темно, а на улице уже ярко светила луна. Маша крепко