Семь раз за тридцать дней. Анастасия Ягужинская

домик, из которого он потом, когда-нибудь, сделает баню, а пока будет жить в нем. Ему одному не нужно больше.

      Домик маленький, но на хорошем участке, купил еще офицером, с папиной подачи. Совсем недалеко от его домика лес, и когда ветер гуляет, сосны гудят. Вниз по склону река, ее видно сквозь облетевшие деревья.

      Очень удачно совсем недалеко оказалась работа, и он мог даже днем приезжать ненадолго.

      С одной стороны участок его отца, но отец ничего строить не собирается.

      С другой стороны живет пожилой полковник с женой, приятной женщиной, тихие и незаметные люди. Они снабжают его то кустами малины, то смородины.

      Тихо.

      – Самое темное время в году, уже в четыре часа темно. Вот упадет снег, и будет как-то веселее. А сейчас, конечно, темно. А здесь у вас еще так тихо, и только лес шумит, – это говорит Караваев, его старый друг еще с военного училища.

      С самого утра они занимались его машиной, лопнул ремень генератора, и тормозные колодки заодно поменяли. А теперь по поводу воскресенья они во дворе жарят мясо на решетке. Караваев уже год разведен и в воскресенье часто свободен.

      Жуков молча перекладывает дрова.

      – Твой отец расспрашивал о тебе, – Караваев сказал и посмотрел на реакцию Жукова, – он беспокоится, что ты один живешь, перемен никаких не ищешь.

      После этой уже давней ссоры между ним и отцом Караваев был их связным – через него они узнавали друг о друге.

      Отец иногда, редко приезжал, как будто проверить свой участок, а сам издалека смотрел на домик и гараж сына, и две большие елки, которые когда-то он сам посадил, и никогда не подходил ближе.

      Жуков видел его и понимал, что только отсутствие внятного повода мешает им заговорить вновь. Все-таки они оба действительно упрямы и несговорчивы, и действительно все более замкнутым он сам становился, все меньше нуждался в сочувствии. Вздыхает.

      Думает, что передать отцу; пусть отец знает, что ему одиноко, и никаких перемен он и сам не ждет и, помолчав, отвечает:

      – Вот я поживу еще так и превращусь в отшельника. Наверное, я уже превращаюсь, одна девица уже приняла меня за лесного жителя, – усмехается он.

      Дождь тихо стучит по навесу над ними. Далеко от шоссе гул машин, еще дальше неясный шум города.

      Караваев курит.

      – Что за девица? – с интересом спрашивает и поправляет угли.

      – Продавщица одна, – вяло признается Жуков, – возомнила себя беспощадной стервой. Решила на мне испробовать свои силы. Приняла меня за слабую мишень, коза драная.

      Не похоже, что это вариант:

      – А эта, молодая, которая в тренажерном зале к тебе клеится?

      Жуков морщится и даже не хочет отвечать.

      – Почему? Она ничего, не такая уж прилипчивая вроде.

      – Да ну, – нехотя отвечает Жуков и нехотя же продолжает, – телевизора насмотрелись, героев ищут, по машинам вычисляют; и ей нужен герой, а я не герой, я трудный и скучный.

      – Это точно, это я уже заметил, машину мне менять надо, – живо