Ялос-2015. Сборник

что владела иностранцем

      какая-то надмирная тоска.

      В глазах цыганских стыл туман далёкий

      и шёл на нас, как на берег волна,

      и понимал я той тоски истоки,

      настолько близкой мне была она.

      И удивлялся я: как в этом теле,

      большом и полном,

      по веленью рук

      такие чувства плакали и пели,

      что плакали и пели все вокруг?

      И просыпались души

      – (или что там?), —

      и полнились любовью и виной.

      Рыдала скрипка вовсе не по нотам —

      по судьбам, исковерканным войной.

      Сиротство… плен…

      разлука… гибель близких…

      то умирал смычок, то оживал,

      и, как в кино, руины, обелиски,

      мерцая, плыли через дымный зал.

      И зал смолкал.

      Сходились брови строго.

      – Присядь, танцор! Не надо!

      Не греши!..

      А скрипка разговаривала с Богом

      и с Ангелом Хранителем Души…

      И вот сейчас, пусть даже и солги я,

      что прахом всё,

      что выжег те года,

      щемяще в сердце ноет ностальгия —

      о чём? – бог весть! —

      но вижу как тогда:

      тоскует скрипка, бредит бас-гитара,

      и Додик-венгр, лоснящийся, большой

      из золотого, с монограммой,

      портсигара

      подносит папироску с анашой…

      Тамариск

      Люблю цветущий тамариск!

      Весна. И ярость волн слепая.

      Дрожит в солёных брызгах кисть,

      дрожит у гибельного края.

      От штормов рушится обрыв,

      но стихнет моря нрав суровый,

      и, словно кается, залив

      весь отражает куст багровый.

      А тот висит на волоске,

      скрепив откос корнями мудро.

      О, если б и моей руке

      такая цепкость к строчкам трудным!

      Такая вера в торжество

      усилий!

      Вижу каждый день я,

      как цепкий куст – не волшебство? —

      спасает берег от крушенья.

      А сам цветёт —

      багряно-кремов —

      бессилен перед ним Прокруст,

      и самый изощрённый демон

      не поколеблет божий куст…

      Не усомнюсь, как год назад,

      в своём призвании я низко,

      безволия постыдный яд

      нейтрализован тамариском.

      И я иду, иду на риск,

      я сам к себе сегодня строже;

      цветёт над морем тамариск,

      он по-другому жить не может!

      Держись!

      И берег свой держи!

      Цвети, чтоб жизнь казалась краше!

      Не зря приветливо с баржи

      тебе всегда механик машет.

      Не зря пичуг залётных писк

      трепещет в шуме волн контрастно;

      цветёт над морем тамариск,

      цветёт возвышенно и страстно!

      Крокусы

      Плющ подбирается к самой макушке

      дуба, объятого ленью,

      жёлтые крокусы, словно веснушки,

      склон облепили весенний.

      Я над строкой, как всегда, терпеливый,

      жду,