Крещение. Иван Иванович Акулов

пострадали от одного снаряда, разорвавшегося перед ячейкой. Проводив раненых долгим взглядом, Малков пошел к Колосову посоветоваться о немце.

      Колосов сидел на патронном ящике и, сняв левую штанину, перевязывал ногу. Во рту у него дымилась самокрутка из какой-то грубой желтой бумаги. При каждой затяжке бумага вспыхивала черным дымным огнем, и Колосов, бросив бинт, гасил ее. Малков ждал, что пулеметчик начнет взахлеб рассказывать что-нибудь о минувшем бое, о своих товарищах, но Колосов даже не поглядел в сторону Малкова, спросил спокойно и буднично, будто только и делал все утро, что перевязывал свою ногу мятым и нечистым бинтом:

      – У тебя, пехтура, водички нету?

      – Нету, но можно принести, – с готовностью отозвался Малков. – Речушка рядом.

      – Уходить нельзя. Немец сейчас снова возьмется обрабатывать нас, а потом попрет в атаку.

      – Дали же ему – мало, что ли?

      Колосов, все так же не глядя на собеседника, усердно дымил своей цигаркой, долго молчал. Потом вдруг закричал слезным голосом, сверкнув на Малкова злыми мокрыми глазами:

      – Да, мало! Гад буду, мало! Всю жизнь будет мало! Ребят моих стукнуло, а мы сидим ждем, когда нас стукнет! Самим наступать надо! Встать и – вперед!

      – Ты что кричишь? Или нервы сдали?

      – Сдали. Пусть сдали. – Колосов выплюнул самокрутку; она упала в глубокий след, заполненный мутной водой, всплыла, набухая и чернея. Заговорил не сразу, но успокоение, с горькой усмешкой: – Собирались что-то сделать. Заметное, громкое. Валька все хвалил медаль «За отвагу». Готовился получить ее да по Камышлову с палочкой пройтись после легкого ранения. Палочка, медали! Раз по шарам – вот тебе и Камышлов!..

      – У меня тоже друга ранили, – в тон Колосову сообщил Малков. – Спросят, как воевал, а он ничего и не скажет. Да что скажешь, если и немца-то живого в глаза не видел?

      – Все не так, как думалось.

      – Не так, – охотно согласился Малков.

      – Может, пойдешь ко мне?

      – У меня свой пулемет.

      – Козел, не пулемет. Это же «максим»!

      – Да нет. Я пришел сказать тебе, вон там, почти рядом со мной, немец стонет. Раненый, видать. Как же быть с ним?

      – Это где? Где это? – Колосов вскочил на ноги и стал торопливо натягивать штанину. – Он что, и сейчас там?

      – В том-то и дело.

      – Пойдем-ка посмотрим, – приговаривал Колосов, вставляя в ручную гранату залитый красным лаком запал. – Пошли теперь.

      – А что ты хочешь?

      – Дубить немцу шкуру. Усвоил?

      – Он же раненый, ты!

      – Я тоже раненый. Валька, друг мой, раненый. Не понял?

      Малков загородил было дорогу Колосову, большой, широкий, ловко подобранный в своей шинельке. Они стояли какое-то время, глядя друг на друга. У Колосова опало лицо и скулы схватились крутым, недобрым румянцем.

      – Пусти! – задыхаясь в приступе злобы, чуть слышно сказал он и легким, но решительным жестом