В огне повенчанные. Иван Лазутин

Григория зазнобило.

      Отвечая на вопросы Григория, дед Гаврила время от времени бросал из-за кустов настороженный взгляд на мирно пасущееся стадо.

      – Как вас по батюшке величать? – спросил Казаринов и достал из нагрудного кармана красивый наборный мундштук.

      – Добрые люди величали Тарасычем. – Пастух достал кисет. – Поди, без курева?

      Казаринов протянул пастуху мундштук.

      – Возьмите, Гаврила Тарасович. На память. Если прорвемся к своим – век вас не забудем.

      – Спасибо, сынок. Мундштук оставь у себя. Мне, старику, из него курить негоже, больно нарядный. А вот табачку на дорожку я вам дам. Да посидите в кустах, подождите, я словлю пожирнее барашка, а то не хватит у вас силенок пробиться через култымовскую топь. В ее чреве в гражданскую полегла не одна рота красных бойцов. Засосала она и в это лето не одну буйную головушку.

      – Барашка не нужно, отец. Немцы, поди, их сосчитали. Могут наказать вас… – начал было отговариваться Казаринов, но пастух оборвал его:

      – Дают – бери, бьют – беги. Все равно не сегодня – так завтра все пойдут на немецкую колбасу.

      Доводы пастуха были убедительны, и потому Казаринов не стал больше возражать. Последний раз он и его бойцы ели мясо больше месяца назад. Да и то это были старые консервы.

      – Соли дам пару щепоток. У меня там в сумке есть немного. Таскаю с собой на всякий случай. Сын у меня перед самой войной у границы служил, в танкистах, старший лейтенант… Вот и гляжу – может, и он вот так же, как вы, где-нибудь сейчас, горемыка, через леса и топи к своим пробирается. – Пастух достал из кармана большой холщовый платок, громко высморкался, вздохнул и высыпал в ладонь Казаринова почти все содержимое кисета, оставив себе на две-три закрутки.

      Пока старик ходил за солью, которая хранилась у него в кожаном мешке, Казаринов и Иванников успели свернуть здоровенные самокрутки и сделать по нескольку затяжек, от которых в голове поплыла приятная кружевная зыбь. Не курили уже несколько дней.

      – Альмень, курни хоть разок, не пожалеешь. – Иванников протянул татарчонку горящую цигарку. – Сроду такого больше не попробуешь.

      – Моя не курит, – закачал головой Альмень, поглядывая на овец, пасущихся в кустах почти у самой опушки леса. – Моя сейчас мал-мал ловит барашку, а ты скорей бери соль.

      – А кто резать будет? – спросил Григорий.

      Альмень укоряюще хохотнул и махнул рукой:

      – Я их ризал столько, товарищ лейтенант, сколько у Солдаткин на лице веснушка.

      Поймать барашка старику помог Альмень, причем сделал он это с завидным проворством.

      Прощаясь со стариком, Казаринов все-таки заставил его взять на память мундштук.

      – Самому не пригодится – подарите сыну.

      Больше всего Казаринов боялся, что, очутившись в руках Альменя, барашек поднимет такой истошный крик, что взволнуется все овечье стадо и часть его последует за ним. Но этого не случилось. На руках Альменя барашек вел себя по-наивному доверчиво