Холоп-ополченец. Часть II. Татьяна Богданович

неймется. Засылает сюда гонцов, а те народ мутят, чтоб Шуйского скинуть, а к ихнему вору приклониться. И слушает черный народ. Гадает – при воре легче станет. Вот и я по тому самому делу к тебе пришел, Патрикей Назарыч.

      – Да я-то тут что могу?

      – Сам-то ты, ведомо, не можешь. Черный народ, он посадским, особливо кои побогаче, мало веры дает. Все одно что боярам.

      – Ну? – с недоумением прервал его Патрикей Назарыч. – Чего ж ты ко мне с тем пришел?

      – Да вишь ты, Патрикей Назарыч. Коли вор Москву заберет, всем нам пропадать. Коло его ноне почитай что одни казаки, а они – смекаешь? – почище ляхов будут особливо для богатеев. Живо растрясут мошны – что боярам, то и посадским.

      – Ну? – еще сердитей оборвал его Патрикей Назарыч.

      Он сам это хорошо знал и не мог понять, с чего Олуйке вздумалось ему про то поминать.

      – Смекаешь, стало быть, – с удовольствием повторил Олуйка. – Ну вот. С черным народом говорить надо умеючи. Нас с тобой они и слушать не станут, да и Карпа Лукича тоже. А вот своего брата слушают. Только мало у кого из ихнего брата голова на плечах. Вот кабы такого найти, что поговорить может, а особливо коли он того вора знает и веры ему на грош не дает, вот бы то нам клад был. Ну, понятное дело, все ему наперед обсказать надо.

      – Откуда же этакого взять? – перебил его Патрикей Назарыч. – Чего зря лясы точить.

      – А, может, и не зря, Патрикей Назарыч, – продолжал, не смущаясь, Олуйка. – Вот Михалка – чем плох на такое дело?

      – Михалка! – сердито крикнул Патрикей Назарыч. – Так ведь нет же его. Воротынский князь его поймал и в железа посадил.

      – Ну, это дело малое, – проговорил уверенно Олуйка. – Я у князя Воротынского на дому стою. Мне ему слово лишь сказать, он живо его свободить велит. Ему ведь тоже от калужского вора добра не видать. А уж ноне того легче. У них там промеж князя с княгиней нелады пошли. Княгиня-то, вишь, нудит его, чтобы он Шуйского скинул да сам престола добился. Хочется царицей стать, как Буйносова, что за Шуйским. Чем де Буйносова краше Скуратовой [Жена Воротынского была дочерью свирепого опричника Ивана Грозного Малюты Скуратова – Прим. ред.]? А князь упирается. Духу нехватает. Так они вовсе врозь глядят. А на Михалку-то пуще всего княгиня злобится. За казну. Больно она на деньги жадная. Князь-то об том не так помышляет, а как я ему скажу, что Михалка вора не терпит и может против того народу говорить, так он его с охотой отпустит. Чего ему тот Михалка?

      – Ну, так что же, коли ты до Михалки нужду имеешь, а князь тебя слушает, выпусти его на волю, и вся недолга.

      – Нет, Патрикей Назарыч, то не гоже. Меня Михайла и слушать не станет…

      Патрикей Назарыч усмехнулся.

      – Наговорили ему чего ни то про меня, – продолжал Олуйка. – А вот ты, то дело иное. К тебе он с открытой душой, и коли ты ему что скажешь, он послушает.

      Патрикей Назарыч неуверенно покачал головой.

      – Вот кабы Карп Лукич, – проговорил он.

      – Ну, что ж, и за тем дело не станет. Отведешь его к Карпу Лукичу, тот ему все как надо быть разъяснит. Так как, Патрикей Назарыч?