Хирурги человеческих душ. Олег Владимирович Фурашов

она извивалась подо мной гибким тугим телом и, подвывая, стонала: «Вылижи меня, вылижи…» И я лизал её, а она истекала спелым и ненасытным соком экстаза, как та есенинская сука…

      11 июня. Мари (так она просит себя называть) до безумия увлечена ролевыми играми. Сегодня она поочерёдно перевоплощалась то в римскую Матрону-кобылицу, то в целомудренную Дездемону, то в нетронутую семилетнюю девочку, а я, соответственно, – то в Жеребца Калигулы, то в Кассио (вопреки классическому сценарию всё же наставившему рога мавру), то в Старого Развратника. Теперь не столько я малюю Мари, сколько она меня.

      Кой чёрт люди толмят о разделяющей разнице в возрасте? Чушь собачья! Мы переливаем содержимое друг в друга, аналогично двум сообщающимся сосудам. Предел гедонизма!

      Подарил Мари фамильную вещицу, сохранившуюся от покойной бабушки – золотую цепочку с кулоном в виде фигурки Тельца. Знаковое совпадение: ведь Мари родилась под этим созвездием. Для супруги, с коей промытарился четверть века, поскупился, а для моей Миленькой Маленькой Девочки – нет.

      12 июня. Кажется, функционально я переоценил себя. Даже мой безотказный лошадиный организм начинает делать сбои. Уже и ВТС⁴⁰ не помогает. Стрелка близится к лимиту исчерпания. Моментами ловлю себя на том, что кровь порвёт сосуды в мозгу или откажет сердце. И пускай отказывает. Да я моей Девочке отдамся даже под страхом аннигиляции! Я не ропщу и согласен на самоподрыв. Умереть, так от смертного удовольствия.

      Любому мужчине неизбежно встречается роковая женщина. Лучше Мари для такой летальной миссии никого не придумаешь. Миленькая Девочка моя! Ты украсила мой закат и вправе распоряжаться мной!

      13 июня. Отчаянная, ослепляющая, душераздирающая боль! Тринадцатое – проклятое Провидением число. Я – бык, пронзённый шпагой тореадора. И это вовсе не аллегория, и не роль из сексуальных игр. Это правда, с которой невозможно смириться. Сегодня, когда мы баловались в постели, какой-то хрен начал названивать в квартиру Мари. С полсотни раз. Ему, понятное дело, никто не открывал – малахольный-то тюха-митюха в командировке. А потом хрен начал дубасить в дверь со всей дури. Реакция Мари была странной: она испугалась, не вышла к нему сама и меня удержала. Когда через полчаса придурок протопал по лестнице, Мари выглянула в окно и, ойкнув, отпрянула. Я глянул во двор и увидел какого-то молодого кавказца. Он шарил наглыми глазами по окнам дома. На мои расспросы Мари путанно и сбивчиво начала объяснять, что это их семейный приятель Арми. Он, мол, приглядывает за ней по поручению мужа. Её очевидные ложь и замешательство резали глаза. Понадобилось неистовое домогательство, чтобы подвигнуть Мари на исповедь. Наконец она покаялась: грешна, однажды факнулась с ним (мямля клиторальный был в долгом отъезде). И он ей не нужен, но дикарь её преследует.

      На что я надеялся? Чего хотел? Изначально Марина воспринималась мной жизнеутверждающим ликующим потоком, струящимся с небес. Всё упрямее в этот водопад вплетаются креповые, траурные тона.

      В молодости