Приключения обезьяны (сборник). Михаил Зощенко

любезную. Поблевал маленько. Заел еще грибками и побрел дальше.

      И сколько я так шел – не помню, только дошел до нужного места.

      Вспрашиваю:

      – Здесь ли проживает задушевный приятель Утин?

      – Да, говорят, безусловно, здесь проживает задушевный приятель Утин. Взойдите вот в этот домишко.

      Взошел я в домишко, а сучка у меня, заметьте, в ногах так и вьется, и кобель сзади. И вот входит в зальце задушевный приятель и удивляется:

      – Ты ли это, Назар Ильич товарищ Синебрюхов?

      – Да, говорю, безусловно. А что, говорю, такоеча?

      – Да нет, говорит, ничего. Я, говорит, тебя не гоню и супротив тебя ничего не имею, да только как же все это так? У меня, говорит, тут уже папаша живет. И мой папаша, наверно, будет что-нибудь иметь против. Он у меня очень такой несговорчивый старичок. А лично я, говорит, всецело рад и счастлив твоему прибытию.

      Тогда я отвечаю ему гордо:

      – Нет, отвечаю, дорогой мой приятель Утин, вижу, что ты не рад, но я, говорю, пришел не в гости гостить и не в обнимку жить. Я, говорю, пришел в рабочие батраки наняться, потому что нет у меня теперь ни кола, ни даже куриного пера.

      Подумал это он.

      – Ну, говорит, ладно. Лучше меня, это знай, человека нет! Я, говорит, каждому отец родной. Я, говорит, тебя чудным образом устрою. Становись ко мне рабочим по двору. Я так своему папе и скажу.

      И вдруг, замечайте, всходит из боковой дверюшки старичок. Чистенький такой старикан. Блюза на нем голубенькая, подпоясок, безусловно, шелковый, а за подпояской – платочек носовой. Чуть что – сморкается в него, либо себе личико обтирает. А ножками так и семенит по полу, так, гадюка, и шуршит новыми полсапожками.

      И вот подходит он ко мне.

      – Я, говорит, рекомендуюсь: папаша Утин. Чего это ты, скажи, пожалуйста, приперся с собаками? Я, говорит, имейте в виду, собак не люблю и терпеть их ненавижу. Они, мол, всюду гадят и кусаются.

      А сам, смотрю, сучку мою все норовит ножкой своей толкнуть.

      И так он сразу мне не понравился, и сучке моей, вижу, не понравился, но отвечаю ему такое:

      – Нет, говорю, старичок, ты не пугайся, они не кусачие…

      Только это я так сказал, сучка моя как заурчит, как прыгнет на старичка, как куснет его за левую руку, так он тут и скосился.

      Подбежали мы к старичку…

      И вдруг, смотрю, убежала моя сучка. Кобель, безусловно, тут, кобель, замечайте, не исчез, а сучки нету.

      Люди после говорили, будто видели ее на дворе, будто она ела косточку, да только вряд ли, не знаю, не думаю… Дело это совершенно удивительное.

      Так вот подошли мы к старичку. Позвали фершала. Фершал ранку осмотрел.

      – Да, говорит, это собачий укус небольшой сучки. Ранка небольшая. Маленькая ранка. Не спорю. Но, говорит, наука тут совершенно бессильна. Нужно везть старичка в Париж – наверное, сучка была бешеная. А там ему сделают операцию.

      Услышал это старик, задрожал, увидел меня.

      – Бейте, закричал, его! Это он подзюкал сучку, он на мою жизнь покусился. Ой-е-ей, говорит, умираю и завещаю вам перед смертью: гоните его отсюда.

      «Ну, думаю, вот и беда-бедишка произошла