Третья планета от солнца. Валерий Аркадьевич Кормилицын

да мечами помахать: «У князя привычку к хохотушкам перенял», – осудил себя воевода.

      Святослав сидел у костра в кругу ратников и с аппетитом хлебал уху.

      – Бобёр, чего ушицу не ешь? – полюбопытствовал у друга Чиж.

      – Не хочется жидкостей после браги, – пробурчал тот. – Рыбца солёного волжского, вкушаю, – развеселил товарищей.

      – Ребятушки, хватит прохлаждаться, к Итилю плыть пора, грузитесь в лодьи. Печенеги уже кумыс попили, юрты собрали и в путь тронулись, а вы всё чешитесь… Ведь все богачества города степнякам достанутся, а вам лишь навоз их лошадок: «Мать честная, так и прут из меня хохотушки нынче», – расстроился воевода, направившись на лодью Святослава, где тот после утренней трапезы назначил военный Совет, дабы отдать последние распоряжения.

      Пока воеводы собирались, князь наблюдал как пешцы грузятся на лодьи, гремя о деревянные борта ножнами мечей и смачно переругиваясь, когда столкнутся щитами в толчее, или наконечники их копий, коротко лязгнув, зацепятся над головами.

      На Совет пригласили и волхвов.

      – Что Боги говорят о будущей битве? – обратился к ним князь.

      – Мы принесли нашим Богам бескровные жертвы: зёрна ржи и пшеницы, – ответил за ведунов волхв бога Семаргла, Валдай, – крови уже было достаточно, но боги сказали, что прольётся её ещё много.

      – Однако священная река Ра, которую хазары нарекли Итилем, после битвы от истока до устья, станет называться Волгой, как именуют её славяне, – дополнил слова Валдая Богомил.

      – Значит – победим, – успокоился Святослав, глядя на волжский плёс, проплывающие мимо острова, на зелёные прибрежные холмы и леса.

      Широкая река привольно несла свои воды к невиданному, но которое вскоре узрит, Хвалынскому морю.

      На девятый день плавания, в одном поприще от Итиля, лодьи причалили к низкому песчаному левому берегу, русское войско расположилось станом на границе степи и редколесья.

      Святослав велел разбить шатёр у берега, и ночью, забыв про сон, слушал таинственное шуршание тростника и лёгкий шум прибрежных дубов и вязов, думая, где же затерялась орда хана Кури и идущая с печенегами русская конница.

      Поутру в княжеский шатёр влетел Доброслав и во всю глотку заорал:

      – Княже-е, гонец примчался на взмыленном коне, известие привёз.

      – А ты за ним, что ли, бежал? – улыбнулся отроку князь. – Тоже взмыленный как конь, – вогнал Доброслава в краску.

      – Я-я, это-о…

      – Ладно, веди гонца, – махнул рукой Святослав.

      – Князь пресветлый, – ступил в шатёр пропылённый и потный дружинник. – Воевода Лют послал к тебе сообщить, что кочевники и конница русичей уже на подходе.

      – Добро! Я сам встречу конную рать и печенежского хана: «Что-то слишком просто я одеваюсь, ещё подумает хан, что князь киевский беднее его, и уважать перестанет». – Друже Доброслав, достань-ка мне из сундука одёжу нарядную, а то степняки подумают, будто не князь я, а смерд какой.

      На встречу поехал безоружный, зато нарядный: