Третья планета от солнца. Валерий Аркадьевич Кормилицын

как запел, когда стало припекать», – с трудом сдержал довольную улыбку каган – ведь он был всего-навсего человек с его слабостями, а не Бог.

      … Что мне делать, подскажи, всемогущий.

      Каган бросил ему золотую монету, что подобрал в синагоге.

      – Купи либо печенегов, либо руссов. Нет, лучше печенегов. Пусть их хан убьёт Святослава. Божественная сила кагана с тобой, царь Хазарии. На небесах бог Иегова, а хазары воины Его, – полюбовался, как гордый Иосиф пополз задом к выходу из зала: « Обычай соблюден. Теперь судьба Хазарии в руках царя – он правитель, а мне остаётся молиться и ждать Исхода. Если Хазария победит – кагана ждёт безмерное восхищение народа. Если проиграет – кагана ждёт ненависть подданных и смерть… Такова жизнь, – философски заключил он поднимаясь с трона, – и ничего с этим не сделает даже Яхве».

      *      *      *

      «Вот и сентябрь-листопадник наступил», – стоя в центре двора в платье пурпурного цвета ромейского шитья с широкими рукавами и в остроносых красных сафьяновых башмачках, думала княгиня Ольга, с нетерпением ожидая встречу с сыном.

      Ей уже доложили, что он с дружиной подъезжает к детинцу.

      За спиной княгини стояла жена Святослава с детьми – княжичами Ярополком и Олегом. За ней – ключница Малуша, наложница князя, с сыном Владимиром.

      «Ну, где же он? Что так медленно едет?» – притопнула княгиня, и, почувствовав озноб, велела нарядно одетому слуге накинуть ей на плечи суконную чёрную епанчу.

      Сердце её счастливо замерло, когда увидела въезжающего на вороном жеребце в широко распахнутые ворота, сына в запылённой кольчуге и в блестевшем на солнце шлеме. За ним двор заполнили усталые, но довольные дружинники.

      Святослав, улыбаясь матери, не сошёл как раньше, а будто печенег, стёк с коня и, сняв шелом, поклонился матушке, у которой закружилась голова и судорожно сжались губы, когда увидела бритую голову сына со свисающим за ухо клоком волос.

      Сдержавшись, чтоб не обругать двадцатичетырёхлетнего неразумного дитятю, к тому же отца трёх детей, она, выдавив улыбку, обняла и поцеловала пахнущего потом, кожей и пылью сына, едва сдержав слёзы: слава Богу, жив и здоров.

      – С женой поздоровайся и детей обними, – в приказном тоне велела непутёвому, на её взгляд, отпрыску: «Так и есть – непутёвый», – вновь недовольно поджала губы, видя, как сын, по-быстрому чмокнув в щёчку пышно разодетую жену и погладив по головам двух старших детей, бросился к пышногрудой ключнице, сияющими голубыми глазами ласкающей любимого и прижимающей к себе рослого шестилетнего мальчика.

      Обняв и расцеловав Малушу, а затем младшего сына, смеясь и что-то рассказывая им, повёл за руки в залу терема, не обратив внимания, как нахмурилась мать и насупилась жена.

      Сумев превозмочь досаду, княгиня приветливо поклонилась Свенельду, его сыну Люту и спешившейся дружине.

      – Здрава будь, княгиня, – вразнобой забасила гридь, сняв шеломы и