Соседи по Москве. Эллина Наумова

в очередях, пожалуйста. Я вас зарегистрирую, как дальних родственников. То есть мы. По идее, чтобы дать согласие, мне придется явиться с взрослым сыном и мужем. Но учтите, через полгода все надо начинать сначала.

      Законопослушная провинциалка горестно всплеснула руками, но с честного пути не свернула. Остальные формальности уладили быстро. Подписывая филькину грамоту договора и беря того же качества расписку об оплате залога и житья за месяц вперед, начинающая съемщица мысленно хохотала. К чему взрослым людям детские игры? В них обмениваются такими же «документами». Но, когда сжала в похолодевшей ладони два комплекта ключей и выпроводила хозяйку, все оказалось настоящим. Она издала торжествующий вопль:

      – Андрюша! Мы здесь, мы одни! Давай проверим, мягкая ли кровать!

      Он уже стоял рядом, и добежал до крохотной спальни быстрее возлюбленной. Оба плюхнулись на спины, блаженно вытянулись во весь рост… И уже через минуту крепко-крепко спали.

      Леона

      1

      Леона стояла у входной двери в небольшом холле, откуда насквозь просматривались обе комнаты родной двушки на Ленинградке. Ей хотелось голосить от отчаяния и восторженно кричать. Невозможность издать эти звуки одновременно и была причиной ее молчания, которое длилось уже с четверть часа. Не получалось и сделать шаг вперед или убежать – ноги дрожали. Из кухни осторожно выглянула мама. У нее был такой вид, будто она ненароком сотворила из хаоса вселенную, разошлась и хотела продолжить, но силы кончились. И осталось только моргать припухшими красными веками. Дочь восприняла подсказку и тоже заплакала, будто ей было четыре годика, а не в шесть раз больше. Сквозь слезы удалось пробулькать:

      – Какая у нас, оказывается, громадная квартира.

      – Сорок три квадратных метра. Или сорок семь? Точно не знаю. Я ставлю чайник, приходи, – отозвалась мать и как-то бесплотно скрылась с глаз.

      Новорожденную Леону привезли в этот дом. И, сколько она себя помнила, свободное место в нем ограничивалось узкими проходами между добротно-широкими древними шкафами. И еще было по пустому квадрату метр на метр возле жестких пружинных еще диванов в обеих комнатах. В сущности, здесь жила бумага – книги, толстые литературные журналы, тонны машинописных листов, нотные тетради, рисунки и акварели в папках. С ними соседствовали виниловые пластинки и кассеты с музыкой и фильмами – с годами они были погребены под залежами дисков. Все это распирало шкафы, высилось на них до потолка, теснилось на стеллажах. Только семиметровую кухню миновала общая участь – там ели, принимали гостей, выпивали, закусывали, общались.

      Если юной трусихе из Воронежа не хотелось из-за четверостишья какого-то москвича, очернителя социализма, прослыть диссиденткой, то бабушка Леоны таковой была и гордилась этим. Она собственноручно переводила на русский и перепечатывала запрещенную литературу. Таскала копии в неказистой хозяйственной сумке по Москве и передавала