Санкции. Юлианна Страндберг

«как дела», ни «доброе утро». Нет, я все понимаю, утро добрым не бывает. Особенно такое утро. И все-таки…

      – Что еще случилось?

      – Раздевалки мерзнут, мазут не завезли…

      – А… Это, – протянула я.

      – Ты уже знаешь? – она остановилась.

      – Сложно не знать, когда меня прям на входе тетеньки поймали и отпускать не хотели. Кое-как отбилась от них. И тут ра-а-аз, и начальница за горло… Где мазут? А что? А я ниче… – я старалась сохранять самообладание, но получалось, видимо, не очень.

      – В смысле? – Таня подвисла.

      – Что, в смысле? Я подавала мазут на утверждение три раза в ноябре и декабре прошлого года… Ага. Ни разу не утвердили. Потому что там, в Красноярске, все время концерт по заявкам радиослушателей: здесь играем, здесь играем, здесь не играем, здесь рыбу заворачивали… Без пол-литра не поймешь… Господи, прости, – на полной истерике выдала я.

      – То есть Красноярск не утвердил?

      – Не-а, не утвердил.

      – Та-а-а-а-а-ак, – протянула Таня, – а у начальницы ты была?

      – И я у нее была, и она у меня была. И вообще, мы с Тамарой ходим парой…

      – Света, хорош балагурить!

      – Ага.

      – Это же катастрофа!

      – Ага.

      – Я думаю, ты не понимаешь, насколько все плохо! – Таня схватилась за голову. Видимо, где-то здесь я должна была понять, насколько все плохо, но мне очень не хотелось осознавать масштаб проблемы. Штука в том, что, кто бы ни был виноват в Красноярске, за неутверждение счета виноватыми все равно останемся мы. Те, кто сидят тут на месте.

      Таня выскочила, как ошпаренная. Хлопнула дверь Ольги Беловой – нашего контроллера. Точнее, она была одним из наших контроллеров. Второй был пожилой швед, который прирос позвоночником к «Нурдметту». Он пережил с ним последние двадцать лет своей жизни и твердо решил, что в последний путь он отправится с проходной завода.

      Этот пожилой контроллер знал все способы предоставления статистической информации о положении дел на предприятии. Он обладал ясным умом и трезвым чувством юмора. Однако последние события на заводе по внедрению новой системы и уничтожению старых привели его в полное замешательство и даже некоторое расстройство: «А как же мой „Эксель“?», возражал он и мысленно, и вслух. Но, понятное дело, никто его не слушал. Тут вообще никто никого никогда и ни при каких обстоятельствах не слушает. Не слушает ровно до тех пор, пока что-нибудь где-нибудь не обвалится. Как сейчас…

      Дверь Беловой снова хлопнула, и на пороге появились Таня и Оля.

      – Света, ты понимаешь, что ты наделала? – начала Таня.

      – В смысле? – опешила я.

      – Ты не утвердила платеж… – почти в голос возмущались Таня и Оля.

      Теперь подвисла я, как заглючивший компьютер. Эти двое решили повесить всех собак на меня? Да вы что, белены объелись?

      – В смысле – я не утвердила платеж?

      – В прямом, – невозмутимо сказала Оля.

      – То есть ты подала