Сантара. Владислав Кривчиков

ушей. К тому же, когда я получил распоряжение о предстоящей командировке и начал готовиться к работе, коллеги то и дело пользовались каждым предоставленным шансом подтрунить надо мной касательно поездки в Иргебурт. И, опять же, я относился к этому несерьёзно, как к пустой болтовне. Теперь же, искренность господина Соргама, его забота, вызывали во мне чувство тревоги и ощущение надвигающейся угрозы. Настоящей угрозы. Угрозы за жизнь. И внутри душа сжалась в ком, перехватило дыхание, пересохло во рту. Стало беспокойно.

II

      «Не оправдывай себя,– обратилась мать к сыну,-

      Неполная правда – это тоже ложь»

      Мы выехали из Шваммеля в три часа по полудню. Всё утро светило солнце, небо оставалось чистым, но как только я покинул окрестности Шваммеля, стало пасмурно, на горизонте появились тучи. Поднялся ветер, который мощными порывами со свистом проскальзывал через щели в автомобиле. Похолодало, и тело вздрагивало всякий раз, как только с ним соприкасалось ледяной дланью очередное дуновение ветра. На Змеиные скалы надвигался дождь, а мы ехали прямо на него.

      С момента встречи и вплоть до подъезда к скалам водитель вёл машину безмолвно, крепко ухватившись за руль и устремив сосредоточенный взгляд на дорогу. Ненастье, прошедший разговор с господином Соргамом и нахождение в компании молчаливого водителя в атмосфере напряжённости, в своей общности уничтожали меня изнутри. Я думал, что сойду с ума в такой обстановке, поэтому решил растормошить компаньона на заурядную беседу лишь бы разорвать путы давящей тишины.

      Разговор начался вульгарно с фразы о погоде. Пару минут водитель ёрзал на месте и сохранял молчание. Однако моя реплика касательно грозности Змеиной скалы привела к должному эффекту. Правда, вместо задушевной беседы получился испепеляющий мою персону монолог. Без каких-либо правил приличий и взаимоуважения, компаньон разразился оскорблениями и обвинениями касательно поездки в Иргебурт. Его прямолинейность граничила с излишней грубостью. После первых фраз, я пожалел, что заставил его открыть рот. Ему лучше молчать вечность, чтобы не отравить слух ядом, изрыгаемым из его уст. И я принялся молчать, стеснив зубы и сжав кулаки, сдерживая натиск сквернословия, частично обращённого на меня.

      Скажу, что время скоротать удалось. Более того, я узнал кое-что интересное: водителя зовут Дирк Сюррей. Старший брат Патрика Сюррей, того старшего помощника городского стража, заточённого ныне в психиатрической больнице. Потому несвязная брань, беспрерывным потоком льющаяся на жителей Иргебурта, обращена, на мой взгляд, как раз из-за обиды за родного брата. Сам же Дирк, несмотря на громкие слова о мести, расплате, справедливости и суде Хатиса, явно смелостью и деятельностью не обладает, в отличие от Патрика. В голосе то и дело звучали нотки неуверенности, отчаяния и самобичевания. Он ощущал вину за судьбу, настигшую младшего брата.

      Правда, если поначалу подобные откровенные истории слышать крайне занимательно, то спустя определённое время через