Поручик Ржевский и дамы-поэтессы. Иван Гамаюнов

благосклонны, ведь лютый холод вызывает у них безотчётное желание согреться в чьих-нибудь жарких объятиях. А осень – будто передышка после весенних волнений и летних томлений. Дамы в это время пресыщены чувствами, а жажда тепла, вызываемая зимней стужей, в них ещё не пробудилась. Дамы отдыхают и ни к чему не стремятся.

      Вот так серым ноябрьским днём рассуждал поручик Александр Аполлонович Ржевский, сидя в лучшем номере лучшей гостиницы города Твери.

      Зелёные шёлковые обои, красные цветы на персидском ковре, а также бронзовые статуэтки полуобнажённых нимф невольно напоминали о весне и лете. Из-за этого роскошный интерьер номера не доставлял поручику удовольствия, а нагонял тоску. Даже блеск позолоты и гранёного хрусталя не мог отвлечь от грустных мыслей, пусть и принято считать, что роскошь поднимает настроение. Особенно если ты за неё не платишь.

      В прошлый раз, посещая Тверь, Ржевский останавливался в куда более скромной гостинице. И с тех пор денежные дела поручика нисколько не улучшились, однако на этот раз всё оплатил милейший и добрейший Алексей Михайлович Бобрич.

      – Даже не спорьте! – сказал он поручику. – Вы – шафер на свадьбе, поэтому поселим вас со всем возможным удобством.

      В нынешнем ноябре сын Алексея Михайловича – Пётр Бобрич – должен был жениться. А невестой стала девица, с которой Ржевский находился в дружеских отношениях и даже, случалось, называл Тасенькой – не Таисией Ивановной, как велит вежливость.

      Увы, со стороны эти отношения выглядели иначе. Вся Тверь прекрасно помнила, как в декабре прошлого года поручик, приехав в город на рождественский бал, встретил там Тасеньку и вскоре оказался почти помолвлен с ней, но неожиданно уехал. Можно сказать, сбежал.

      Та история вызвала кривотолки в тверском обществе. Поэтому теперь, когда Тасенька готовилась выйти за младшего Бобрича, родители невесты и родители жениха единодушно решили, что свадьба должна состояться именно в Твери. Те же самые сплетники, которые с притворным сочувствием говорили о Тасеньке «бедняжка», должны были увидеть её триумф. Пускай разом прикусят язык! А чтобы их совсем добить, шафером со стороны жениха уговорили стать Ржевского.

      Поручик поначалу воодушевился, но быстро понял, что ему на своей должности не развернуться. Даже мальчишник устроить нельзя. Это стало понятно, когда Ржевский вслед за семействами жениха и невесты перебрался в Тверь, чтобы участвовать в предсвадебных торжествах.

      Почти сразу по приезде – во время званого ужина в тверском особняке Бобричей – поручик отвёл старшего Бобрича в тихий угол у окна и напомнил о «традиции, которую надо соблюсти», но одобрения не получил.

      – У моего сына нет приятелей в Твери, – сказал Алексей Михайлович, – поэтому обойдёмся без мальчишника.

      – А я разве не приятель? – спросил Ржевский.

      – И что вы вдвоём будете делать?

      – Поедем к цыганам. Гульнём там от души!

      – Нет-нет-нет, – сразу запротестовал Алексей Михайлович. – Не забывайте, что цель этой свадьбы – пресечь сплетни, а не дать пищу для новых. Всё должно быть в рамках приличий.

      Поручик почесал в затылке.

      – Ну… Смотря что за рамки. Если они, как у нательной иконки, то в таких рамках только святой и удержится. А если это большая картина, которую называют «панна»…

      – Панно.

      – Ну пусть панно. Короче, в этих рамках мы с вашим сыном вполне могли бы удержаться. Так что же?

      – Боюсь, что в данном случае рамки приличий чуть побольше, чем у нательной иконки, – сказал Алексей Михайлович, а Ржевский вздохнул:

      – Вот чёрт! Меня сделали шафером, но не дают проявить мои способности!

      Старший Бобрич примирительно произнёс:

      – Проявите в другой раз. А пока постарайтесь быть тихим. При всяком значительном шаге спрашивайте себя, что об этом подумает общество. Лучше всего, чтобы никто ничего не подумал.

      Ржевский снова вздохнул.

      – Алексей Михайлович, но ведь свадьба должна чем-то запомниться! Если совсем не дать повода почесать языки, то общество через месяц забудет, кто на ком женился.

      Однако Бобрич, человек неглупый, сразу угадал, почему поручик возражает:

      – Александр Аполлонович, понимаю, что вы скучаете. Но принесите эту жертву если не ради моего сына, то ради его невесты.

      – Ладно, – согласился поручик. – Ради Таисии Ивановны потерплю. Кстати, напомните мне, почему я не могу остановиться в вашем доме. Вот вы сказали, что заботитесь о моём удобстве. Но в гостинице мне неудобно.

      – Почему? Это же лучшая гостиница.

      – Именно поэтому, – сказал Ржевский. – Я как вспомню, насколько она дорогая, мне сразу неудобно. Неудобно перед вами. Лучше б я у вас в доме жил.

      Бобрич принялся объяснять:

      – Александр Аполлонович, у меня две дочери на выданье. Ваше проживание под одной крышей с ними – скандал.

      – Но ведь в деревне я ночевал у вас в имении – и ничего.

      – То – деревня,