Кричи громче. Елена Тодорова

бубнить Машка, пока я веду ее сквозь толпу к выходу на террасу.

      – Может, потому, что видит во мне то, чего не замечаешь ты?

      Танцпол разрывает очередная быстрая композиция, и нам приходится изловчиться, чтобы просочиться сквозь гарцующих гостей. Смеясь, прокручиваю Машку и снова, якобы с целью протолкнуться в узкий зазор между гостями, жмусь к ее заднице.

      – Как ты меня бесишь, Ярик… – пищит и зажмуривается точно так же, как в тот раз, когда я обманом протащил ее на американские горки.

      – Взаимно, святоша, – рвано выдыхаю ей в ухо.

      Отпускаю, только когда в дверь просовываемся. Сбегая вниз по мощеным ступеням, веду Машку к морю. Она в своих лаковых туфельках в песок проваливается и едва поспевает. Показываю, чтобы снимала. Тут она благоразумно слушается.

      Жара, несмотря на вечер, стоит непереносимая. Свежий морской ветерок никак ее не послабляет. У меня в этих брючках со стрелками уже яйца вспотели. За Марусей обувь скидываю, стягиваю носки, и подкатываю штанины практически до колен. Все это добро на песке оставляем и двигаемся ближе к воде.

      Музыка постепенно стихает. Остается за нашими спинами лишь приглушенными басами. Наконец можно нормально разговаривать.

      – Пару лет назад ты грозился меня утопить.

      – Шесть лет прошло, – уточняю. – Мы повзрослели.

      – Повзрослела я. Ты такой же придурок. На прошлой неделе обещал свернуть мне шею.

      – Я шутил, ты же знаешь.

      Вырывает ладонь. Я, незаметно вздыхая, отпускаю. И за ней иду. Я всегда за ней иду. Да, даже когда мне хочется свернуть ее долбаную изящную шею.

      У пенной морской кромки так же позволяю ей шагать чуть впереди. Сам, закладывая руки в карманы, следом двигаюсь. Жадным взглядом ползу вверх по ее ногам. Она оборачивается и ловит момент, когда задницу ее рассматриваю.

      – Ярик… Сильно ругали? – спрашивает Машка, меняя тон.

      – За что?

      – За то, что подрался перед самой свадьбой. Красиво же ты со своей побитой рожей в ЗАГСе смотрелся. Как преступник. Костюм не спасал. Дяде Сереже перед «органами», наверное, очень стыдно было.

      – Да не смеши! – и вовсю ржу. – Пару царапин. Все решили, что это после тренировок. Я – чемпион, помнишь?

      – Да уж! Когда это тебя там так метелили?

      – Маруся… Меня, в принципе, нельзя отметелить. Нигде, – с чрезмерной снисходительностью поясняю ей. –  Вот это все – ерунда.

      Вставляю между губ сигарету. Подкуривая, морщусь от саднящей боли в губе.

      – Блядь… – ерунда, ага.

      – Сильно болит? – выдыхает Машка с претензией на волнение.

      Черт… Упустил момент, когда она приблизилась. Замираем в клубах дыма, пока ветер не подхватывает его, чтобы унести в темноту.

      – Ты поцелуешь, если скажу, что да? – голос отчего-то сильно садится.

      Это и меня, и Титову смущает.

      – Дурак, – но привычной силы в этом обзывательстве нет.

      Вероятно, потому, что она его практически шепотом выдыхает. Слегка наклоняясь, удерживаю ее взгляд и с потрясением отмечаю, как мощно может накручивать банальный визуальный