Куншт-камера. Алексей Розенберг

заговорить! Я должен рассказать вам всё! Вы слышите? Всё! Хватит молчаний! Долой запертые уста! Да здравствует откровенный разговор! Вы меня понимаете?

      – Все, что я поняла, так это то, что вы хотите мне что-то рассказать. Правильно?

      – О, да! Да, Анна Кузьминична! Вы уловили самую суть! Я хочу вам всё рассказать! Долой играть в молчанку! Пришло время говорить! И я не могу больше молчать, и поэтому расскажу вам всё! Вы меня понимаете?

      – Ветрогонов, вы, часом, головой не бились? Если вы хотите мне что-то рассказать, то рассказывайте, а не морочьте мне голову! А то заладили…

      – Ах, как вы правы, Анна Кузьминична! Довольно лишних слов! Довольно этого ненужного разглагольствования! Что такое, в конце концов, слова? Так, пшик! Хватит уже бессмысленных разговоров! Долой это пасмурное словоблудие! К черту ненужную трескотню! Даешь золото молчания! Вы меня понимаете?

      – Ветрогонов, вы – идиот? Что, черт возьми, вам от меня нужно? Убирайтесь к чертовой матери, псих ненормальный!

      – Ах, Анна Кузьминична! Я… Мне… Да вы же… Ах, Анна Кузьминична! Вы меня все-таки не понимаете! Ах!

      Ветрогонов обхватил себя за плечи и бросился вон из гостиной, зашибившись по пути о дверной косяк своей беспокойной головой.

      Как хорошо!

      Прогуливался как-то Дмитрий Егорович по лесу. Дышал различными ароматами, слушал щебетание птиц, и думал о том, как хорошо, в сущности, что он оказался здесь, а не, скажем, на дне реки или какого-нибудь болота, как это частенько случалось, когда он нечаянно выпадал из аэроплана.

      Кажись…

      Гаврила Егорович, страшно удивился, когда по средь бела дня словил головой упавшую с крыши сосульку.

      – Однако!.. – пробормотал он, почесывая ушибленную голову. – Кажись зима…

      И тут он удивился вторично, споткнувшись о цветущую клумбу и упавши лицом в лужу.

      – Однако!.. – пробормотал он, обтирая лицо от грязи. – Кажись лето…

      Он с трудом поднялся на ноги и тут же удивился в третий раз, поскользнувшись на давешней сосульке и упав в сугроб.

      – Однако!.. – пробормотал он, почесывая оцарапанное о твердый наст пузо. – Кажись зима…

      Тогда Гаврила Егорович решил более не рисковать и, не поднимаясь на ноги, потихоньку пополз в сторону дома.

      Он полз по лужам, цветущим лужайкам, продирался сквозь сугробы, ловил головой сосульки, вновь попадал в грязь и лужи и, в конце концов, окончательно выбившись из сил, распластался на песчаном бархане и… проснулся.

      – Однако!.. – пробормотал он, растирая сонное лицо. – Кажись сон…

      Непредвиденное «если»

      Павел Андреевич решил так: если первым посетителем будет женщина, то он выпьет вечером вина, а если мужчина – то тогда пива с водкой. Если посетителей не будет вовсе, то однозначно коньяк. А если…

      Но четвёртое «если» Павел Андреевич додумать не успел, так как дверь отворилась, и в кабинет вплыло (именно вплыло!) оно – эдакий карточный дама-король.

      Ну,