Наши за границей. Где апельсины зреют. Николай Лейкин

и нигде нам не подали. Так потом и бросили спрашивать. Везде коньяком вместо водки пробавлялись.

      – То Париж, а это Ницца. Здесь русских ступа непротолченная, а потому для русских все держут. В ресторане «Лондон-хоус» можете даже черный хлеб получить, икру свежую, семгу. Водка русская здесь почти во всех ресторанах, – рассказывал Капитон Васильевич.

      Конурин просиял и даже перекрестился от радости.

      – Слава Богу! Наконец-то после долгого поста русской водочки хлебнем, – сказал он. – А я уж думал, что до русской земли с ней не увижусь.

      – Есть, есть, сейчас увидитесь, но только за нее дорого берут.

      – Да ну ее, дороговизну! Не наживать деньги сюда приехали, а проживать. Только бы дали.

      – Вон несут бутылку.

      – Несут! Несут! Она, голубушка… По бутылке вижу, что она!

      Конурин весело потирал руки. Гарсон поставил рюмки и принялся откупоривать бутылку.

      – А чем закусить? – спрашивал собеседников Капитон Васильевич. – Редиской, колбасой?

      – Да уж что тут о закуске рассуждать, коли до водки добрались! Первую-то рюмку вот хоть булочкой закусим, – отвечал Конурин, взяв в руку рюмку. – Голубушка, русская водочка, две с половиной недели мы с тобой не виделись. Не разучился ли уж я и пить-то тебя, милую? – продолжал он.

      – Что это вы, Иван Кондратьич, словно пьяница, приговариваете, – оборвала его Глафира Семеновна.

      – Не пьяница я, матушка, а просто у меня привычка к водке… Двадцать лет подряд я без рюмки водки за стол не садился, а тут вдруг выехал за границу – и препона. Вот уж теперь за эту водку с удовольствием скажу: вив ля Франс!

      Мужчины чокнулись друг с другом и выпили.

      – Нет, не разучился пить ее, отлично выпил, – сказал Конурин, запихивая себе в рот кусок белого хлеба на закуску, и стал наливать водку в рюмки вторично. – Господа! Теперь за ту акулу выпьемте, что мы видели давеча на берегу. Нужно помянуть покойницу.

      Гарсон между тем подал редиску, масло и колбасу, нарезанную кусочками. Водкопитие было повторено. Конурин продолжал бормотать без умолку:

      – Вот уж я теперь никогда не забуду, что есть на свете город Ницца. А из-за чего? Из-за того, что мы в ней нашу русскую православную водку нашли. Господа! По третьей? Я третью рюмку наливаю.

      Собеседники не отказывались.

      Гарсон подал омлет.

      – Неси, неси, господин гарсон, назад! – замахал руками Конурин.

      – Отчего? Ведь это же яичница, – сказал Капитон Васильевич.

      – Знаем! В Париже нам в эту яичницу улиток зажарили. Да еще хорошо, что яичница-то, кроме того, была и незажаренными улитками в раковинах обложена, так мы догадались.

      – Что вы, помилуйте, да это простая яичница с ветчиной. Видите, красная копченая ветчина в ней, – пробовал разубедить Конурина Капитон Васильевич.

      – А кто поручится, что это не копченая лягушка? Нет, уж я теперь дал себе слово за границей никакой смеси не есть.

      – И я не буду есть, – отрицательно покачала головой Глафира