Наши за границей. Где апельсины зреют. Николай Лейкин

дачу за железные вилы приняли, а он пусть графу расскажет. Вилла – по-здешнему дача.

      Конурин обиделся:

      – Как же я могу по-здешнему понимать, коли я по-французски ни в зуб… Я думал, что уж вила так вила.

      – Да и я, братец ты мой, по-французски не ахти как… больше хмельные и съестные слова… Однако что такое «вилла», отлично понял, – вставил свое слово Николай Иванович.

      – Ну а я не понял – и не обязан понимать. А вы уж сейчас и графу какому-то докладывать! Что мне такое ваш граф? Графа-то, может статься, десять учителей на разные манеры образовывали, а я в деревне, в Пошехонском уезде, на медные деньги у девки-вековухи грамоте учился. Да говорите… Чихать мне на вашего графа!

      – Иван Кондратьич, бросьте… Ведь это же шутка. С вами образованный человек шутит, а вы борзитесь, – останавливала Конурина Глафира Семеновна.

      – Пардон, коли я вас обидел, но, ей-богу же, смешно! – похлопал Конурина по плечу Капитон Васильевич. – Вила! Ха-ха-ха…

      – А у вас какой знакомый граф? Как его фамилия? – поинтересовалась Глафира Семеновна.

      – Есть тут один. Здесь графов много. Да вот тоже русский граф идет. Он офицер. Он к нам ходит.

      – Как офицер? Отчего же он в статском платье?

      – Даже полковник. А в статском платье оттого, что им здесь в военной форме гулять не велено. Как за границу выехал – сейчас препона. Переодевайся в пиджак.

      – Скажите, а я и не знала.

      – Не велено, не велено. До границы едет в форме, а как на границе – сейчас и переоблачайся. А как им трудно к статскому-то платью привыкать! Вот и наш тоже. Одевается и говорит: «Словно мне это самое статское платье – корове седло». Подашь ему пиджак, шляпу, перчатки, палку, а он забудется да и ищет шашку, чтобы прицепить.

      – Ах, и ваш знакомый граф тоже военный?

      – Генерал-с.

      – Вы с ним вместе живете, должно быть?

      – Да-с, по соседству. Вы это насчет пиджака-то?.. Из учтивости я иногда… Почтенный генерал, так как ему не помочь одеться! – сказал Капитон Васильевич. – А вот и еще русский идет. А вон русский сидит на скамейке. Здесь ужасти сколько русских, а только они не признаются, что русские, коли кто хорошо по-французски говорит.

      – Отчего же?

      – Да разное-с… Во-первых, чтобы в гостиницах дорого не брали. Как узнают, что русский, – сейчас все втридорога – ну и обдерут. А во-вторых, из-за того не признаются, чтобы свой же земляк денег взаймы не попросил. Вот и еще русский с женой идет.

      – Однако у вас здесь много знакомых, – заметила Глафира Семеновна. – Только отчего вы с ними не кланяетесь?

      – Из-за этого самого и не кланяемся. Он думает, как бы я у него денег не попросил, а я думаю, как бы он у меня денег не попросил. Так лучше. А что я перед вами-то русским обозначился, то это из-за того, что мне ваши физиономии очень понравились, – рассказывал Капитон Васильевич.

      – Мерси, – улыбнулась ему Глафира Семеновна. – А насчет денег будьте покойны – мы у вас их не просим.

      На бульваре