Анастасия. Лана Ланитова

ей должно быть уже около сорока.

      – И что?

      – Ну, продолжай…

      – Ты помнишь, когда мы еще до семнадцатого бывали у Никиты, то знали его Варвару, как знойную и пышногрудую брюнетку?

      – Конечно… И что же с ней случилось?

      – О, Борька… Я испытал чудовищное уныние, увидев её в ресторане «Петроград».

      – Что, так всё плохо?

      – Не то слово. Наша мамзель из Рубенсовского типажа превратилась в крашеную платиновую блондинку с выщипанными в ниточку бровями.

      – О, ужас! Варвара?

      – Да! Но мало того, из статной и сдобной южанки эта фемина трансформировалась в бесполое существо болезненного вида и крайней худобы. Мне кажется, что от её былой телесности убыло не менее двух пудов.

      – Ну? – я недоверчиво покачал головой. – Так, может, она и вправду заболела? Чахотка?

      – Нет, мой дорогой. Кажется, она вполне здорова. Но я никогда не узнал бы её, если бы она сама не подошла ко мне в вестибюле и не назвалась по имени.

      – И чем же она здесь занимается?

      – Попробуй, угадай.

      Я пожал плечами.

      – Ну же… Ну? – он хитро и выжидающе смотрел на меня. – У нашей Варвары открылся дар к сочинительству. По приезду в славный град Париж, она вдруг стала писать весьма странные стихи. Невероятно длинные и нескладные оды на средневековую тематику. О прекрасных дамах и храбрых рыцарях.

      – О, боже…

      – Угу, она ходит даже к Гиппиус и Мережковскому на заседания «Зеленой лампы» и вообще всё время торчит в литературных и поэтических кругах.

      – Ну, какое уж тут замужество, – понимающе кивнул я. – Пиши пропало. А на что же она живёт?

      – Её кормит Никита. Он, кстати, работает шофером. У нас многие русские до сих пор работают таксистами.

      – Погоди, насколько я помню, он же устраивался инженером на Рено?

      – Устраивался. Но там что-то не заладилось. Ты же помнишь его неуживчивый характер. И он уже втянулся в работу таксиста. Говорят, что собрался даже жениться на француженке.

      – Да, – вздохнул я. – Он молодец. А Вареньку откровенно жаль.

      – Ну, почему жаль? Может, она вполне себе счастлива. Там, на заседаниях, у них бывает иногда чета Буниных, Алданов, Тэффи, Ремизов, Ходасевич.

      – Ну-ну, всё избранная публика.

      – Сливки интеллектуальной элиты русского Парижа, – с хитрой улыбкой согласился Алекс. – Оставайся, Борька, в Париже. Я сведу тебя со многими литераторами. Будешь и ты потихонечку писать.

      – Не-е, Лешка, писательством себя не прокормить. Я давно это понял. Еще в 1924, когда издательство обмануло меня с гонораром. И если бы не родители, то мне тогда пришлось бы весьма туго. Я целый год писал свой роман, а в результате… Нет, чёрт, не хочу себя даже расстраивать.

      – Погоди, но ты же с тех пор удачно издавался. И твой сборник был весьма популярен среди русской диаспоры.

      – Издавался, но тиражи весьма скромные. Поверь, что русские писатели по-настоящему нужны только самой России. Ни старушке Европе, ни в Новом свете