Восемь пуль людоеду. Николай Иванников

высчитывать своего возможного противника. На соревнования было отведено лишь три дня, а спортсмены собрались со всей области.

      Но дело даже не в том, видел ли Тошка своего противника в деле или нет. Просто он был уверен в себе. И полон злости. Прошло чуть больше недели с той ночи. когда бандой Плохиша были жестоко избиты четверо ребят из Овражьего околотка и когда была устроена та эффектная засада на виадуке. Битва на следующий день наглядно показала, что ребят с Овражьего не так– то легко взять на испуг. Война закончилась, не успев начаться, но Тошка продолжал ждать подлости со стороны Плохиша. Он находился в постоянном напряжении, ожидая подлого удара в спину, но за прошедшую неделю больше не было ни одного налета со стороны Плохиша. Возможно, это было связано с начавшимися соревнованиями – за ними внимательно следил весь город, каждый мальчишка болел за честь своего района, и подобное перемирие могло быть вполне понятным, если бы… Если бы Тошка не был уверен: Плохишу плевать на спорт. Скорее всего он просто выбирает удобный момент для нанесения удара. Он, конечно, псих, но не дурак – понимает, что сейчас не самое лучшее время для разборок. Тем более после того, как стало ясно, что Костик Жмыхов ослеп на один глаз. Вероятно, Плохиш просто выжидает, когда улягутся страсти.

      Но он еще не знает, что злость в Тошкиной душе не уляжется никогда… В тот вечер, когда Тошка увидел, что Плохиш сделал с его сестрой, он понял – покоя ему не будет, пока месть не свершится. Не то чтобы он испытывал какие-то глубокие чувства к своей сестре – они жили разной жизнью, виделись практически только по вечерам, да и характеры их были разными. Если Тошка пошел в мать, такой же обычно невозмутимый и предпочитающий держать эмоции при себе, то Ирина была вся в отца, такая же взбалмошная, непоседливая (не зря получила прозвище «Птичка»), неуравновешенная, всегда уверенная в правильности совершаемых ею поступков, за что не раз и получала по носу. Взять хотя бы ее недавнюю сумасшедшую любовь к Плохишу. Сейчас она не могла понять, как смогла влюбиться в такого типа («Скотина, сволочь, подонок!»), но три месяца назад она готова была горло перегрызть каждому, кто отозвался бы плохо о ее ненаглядном.

      Сейчас, по прошествии недели после разрыва с Плохишом, синяков и шишек у нее все еще было предостаточно, а вот от былой любви не осталось ничего. Вернее, осталась одна ненависть. И жажда мести. И жгучий стыд от того, что теперь многим ее друзьям (во всяком случае – некоторым) хорошо известно, как с ней обошелся ее «любимый Вадик»… А ведь ее предупреждали, ей говорили… Не-ет, это непростительно. Она убила бы его собственными руками, если бы могла. Ну ничего, зато у нее есть брат, который сказал в тот день, стирая мокрым платком корочку запекшейся крови с ее лица: «Потерпи, Ирка, потерпи еще немного… И я за тебя отомщу, обещаю…» Она удивилась тогда – странно было слышать такие слова от Тошки. Она никогда особо серьезно не относилась к своему брату, считала его еще слишком маленьким, чтобы разговаривать с ним на равных, а уж для того, чтобы просить у него помощи, он вообще