Огни в ночи. Елена Крюкова

природа —

      Край родной долготерпенья,

      Край ты Русского народа!

      Не поймёт и не заметит

      Гордый взор иноплеменный,

      Что сквозит и тайно светит

      В наготе твоей смиренной.

      Удрученный ношей крестной,

      Всю тебя, земля родная,

      В рабском виде Царь Небесный

      Исходил, благословляя.

      Его историческое время постепенно исчезало. Он медленно и верно погружался в то время, которого жаждал всю жизнь – чем оно было, он так и не мог бы с достоверностью обозначить. Легендой? Мифологией? Мечтой? Ах, да, оно было поэзией. Чистой поэзией, беспримесной, играющей всеми гранями под солнцем, как алмаз «Орлов» или алмаз «Шах». Ему сам Бог судил поселиться и жить внутри дворца поэзии; и вот оно, пришло, явилось, его настоящее время. Оно эквивалентно вечности, и доказывать это не надо; надо только внимательно его слушать. И за ним записывать.

      Записывать. Это всё, что ему остается.

      После того, как…

      ***

      Вот бреду я вдоль большой дороги

      В тихом свете гаснущего дня…

      Тяжело мне, замирают ноги…

      Друг мой милый, видишь ли меня?

      Все темней, темнее над землёю —

      Улетел последний отблеск дня…

      Вот тот мiръ, где жили мы с тобою,

      Ангел мой, ты видишь ли меня?

      Завтра день молитвы и печали,

      Завтра память рокового дня…

      Ангел мой, где б души ни витали,

      Ангел мой, ты видишь ли меня?

      Она всё-таки умерла. Его бесценная Леличка. Молодая! А что есть молодость? И что такое старость? Каждому отмерен свой срок. Никто не знает часа своего. Он молился Богу, потрясённо, снова в слезах, вдумываясь на ходу в слова молитвы: «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящии Его… Яко исчезает дым, да исчезнут… Яко тает воск от лица огня, тако да погибнут беси от лица любящих Бога…» Он стоял у дорогого гроба, глядел в лицо той женщины – матери – нежной девочки, что на горе и счастье своё встретил на перевитых временем дорогах жизни, что полюбил больше жизни, да, так бывает, и вот она уходит, она уже ушла; а он остался; он замер, застыл, он ждёт – чего? чуда? воскресил же Господь Лазаря! воскресил же дочь Иаира… Он отчаянно, молча, молился: встань! очнись! открой глаза! Но его любимая Лёличка лежала в гробу тихо и смиренно, и он, после кладбища, встал на колени перед женой: возьми в нашу семью последнего ребенка Лёлички, вырасти, спаси, век тебе благодарен буду, и любить тебя за это – буду.

      И жена, в слезах, согласно голову наклонила.

      «Его скорбь для меня священна, какова бы ни была её причина», – скажет она в те страшные дни друзьям и недругам.

      …а может, ему это приснилось? Привиделось? Старшего Фёдора и малютку Николая – Лёличка Денисьева назвала старшего сына именем его отца, возлюбленным именем – на воспитанье взяла тетка Лёли, Анна Дмитриевна.

      Так