Огни в ночи. Елена Крюкова

поэт живёт подлинностью своего дара, тогда он – неизбежно – философ. И наоборот: всякий великий философ – поэт. Так сплетаются ипостаси мыслителя и художника. Что же, какое же чудо пронзает, насквозь пробивает нам плотный защитный панцирь души, обнажает нас, ставя перед ликом торжественного Космоса?

      Фёдор Иванович Тютчев сам есть Космос. Россия – счастливица: ей отныне и навеки дано держать великого Поэта на ладони; на руках, в руках, как держит младенца мать; глядя огромными озёрными, речными глазами на своё вечное сокровище, звёздно плача над поэтовой неоглядной, небесной судьбой. И шепчут губы Руси его строки: они наша русская Псалтырь, наши неохватные, алмазные, звёздные письмена.

      Да, есть судьбы небесные и земные. И любовь есть – небесная и земная: как на знаменитой картине Тициана. Как этот нежный, в патриархальной дворянской семье рождённый мальчик, взращённый бывшим крепостным Николаем Афанасьевичем Хлоповым, вдруг ощутил в себе громадный, на полмира, Космос, звёздный вихрь чувств, музыки и слёз? Тогда ли, в тот день, когда они с воспитателем нашли в траве мёртвую голубку, и Фединька заплакал горько, неутешно, а потом голубку похоронил – и в слезах сидел за столом над листом бумаги, и капали с пера чернила, и лились слёзы, и, как слёзы, лились первые стихи?

      Что такое стихотворенье? Краткий стих или мощный эпос? Как человек додумался складывать слова в песню, в молитву? Письмена явились позже, потом; сперва явился звук. Музыка. Внутри музыки таится вся мощь Космоса, довременное гуденье, сгущенье Большого Взрыва. А потом, когда в стороны, навстречу бесконечности, широко и радостно разлетаются звезды, галактики, туманности, кометы и планеты, музыку Бог высвобождает из оков, и она тоже летит – и поет вместе со всем освобождённым, приговоренным к жизни и смерти мiром.

      ***

      …и начинается отсчет времени.

      Время. Вот загадка. Вот та материя, с которой напрямую работает художник.

      Фёдор Иванович с ним, с временем, тоже смело работал.

      Он был с ним накоротке; но не фамильярничал; он понимал его неуклонность, его – для малого, бедного человека – могучую бесповоротность; он возлюбил его, ибо поэту Богом дано возлюбить время: под куполом Времени, во храме Времени поэт поёт о вечности, и не думает он о своём мессианстве, но твёрдо – кровью, сердцем, не умом! – знает: время – Космос; время – история; время – миф. Время – та мировая трансцендентность, о которую человек бьётся, как рыба об лёд, та волна, что исподволь, издали, из допотопного хаоса, катится к человеку, а потом внезапно, во весь рост, вырастает перед ним, и он, подхваченный волной, крича, плывёт, ещё плывёт, а потом – и тонет во времени.

      Стихия! Разве с нею возможна борьба? Разве не лучше, не счастливее покориться ей?

      Может, это и есть тайный брак человека и стихии?

      То глас её: он нудит нас и просит…

      Уж в пристани волшебный ожил чёлн;

      Прилив растёт и быстро нас уносит

      В неизмеримость тёмных волн.

      Волны времени… волны…

      Овстуг, он ведь тоже морской. Ещё до всех морских стихотворений Фёдора Ивановича. Ещё до всего безумного моря великой последней любви,