Семья для мажора. Кристина Зайцева

За что ты извиняешься?

      Пффф…

      Почему с ним так трудно?!

      Потому что он это он.

      Нести всю эту чушь невыносимо тяжело, но я уже в ней по-колено.

      – За то, что… так вышло, – смотрю в его упрямые глаза.

      – За то, что “прошла любовь”? – уточняет. – За такое что, извиняются?

      Нелепость этой фразы рождает ком в горле. То, что из всего сказанного мной, он ухватился именно за нее, терзает душу.

      – Я хочу извиниться, – настаиваю.

      – Окей. Извинения приняты.

      – Давай дружить… – прошу его очень тихо.

      Я знаю, что он пошлет меня куда подальше, но мне нужно иметь возможность хотя бы здороваться с ним время от времени. Зачем? Потому что я больная.

      Глубоко вдохнув, он смотрит на меня с деланной задумчивостью, но в ту секунду, когда его глаза касаются моих губ, живот взрывается мурашками.

      Быстро подняв глаза, Дубцов бросает:

      – Легко. Это все?

      Только получив этот ответ я понимаю, что в тайне ждала другого. Если он согласен “дружить”, то это разве не безразличие? Я бы не смогла быть ему другом. Никогда. Я бы не смогла находиться рядом с ним не имея возможности касаться во всех возможных смыслах. Делать с ним вещи, которые мы делали. Только так я хочу его себе! Всего целиком!

      – При покупке двух капучино, десерт в подарок, – проговариваю хрипло.

      Вспышка, которая проносится в его глазах, останавливает сердце.

      – Сними эту хрень с головы. Дружеский совет.

      Мои щеки вспыхивают.

      Развернувшись, он шагает к двери, а я кусаю до боли губу, боясь крикнуть ему вдогонку что-нибудь соразмерное. Если я это сделаю, то ни о какой “дружбе” речи быть не может. Когда-то я думала, что нет ничего хуже, чем сходить по нему с ума безответно, но “дружить” с ним будет просто чертовой пыткой, потому что быть с ним паинькой теперь я, кажется, разучилась. Кажется, только с ним я бываю такой – не паинькой. Почему? Не знаю!

      Его характер злит, цепляет, манит меня, как… мотылька.

      Вздрагиваю, когда за Дубцовым закрывается дверь.

      Накрыв ладонью свое правое запястье, нащупываю его подарок через рукав свитера.

      Оставшееся до закрытия кофейни время все валится у меня из рук. О том, чтобы развешивать дурацкие сердечки даже не думаю.

      Я думаю только о том, как в его черных глазах блеснули те молнии, от которых меня трясет.

      Выбирая для деда десерт, я понимаю, что взвинчена достаточно, чтобы не растерять своего намерения поговорить с ним о том, на что в своей жизни я вообще могу рассчитывать.

      Выйдя из автобуса, продираюсь к дому через порывы ледяного ветра, от которого спирает дыхание.

      Мне придется до ночи зубрить лекцию к пятничной контролькой, но даже несмотря на это, раздевшись, я направляюсь прямиком на кухню.

      Расположившись за столом, дед погружен в чтение книги. То, как он сдвигает очки на самый кончик носа, всегда меня смешило. Я люблю его. Сильно. Сейчас все годы, которые мы провели вместе, кажутся мне ярким калейдоскопом. Мы никогда не ссорились. Ни одного раза в жизни. Я и сейчас не собираюсь этого делать.