Трясина. Борис Айроевич Саркисов

сходством принца с человеком, чей образ он внушил дочери при гипнозе. На переднем плане картины гарцующий на вороном коне наездник – стройный, атлетичный брюнет с задумчивыми карими глазами и шрамом на верхней губе. Неужели вместе с гипнозом я передал ей свое видение этого образа? Или это яркая телепатическая вспышка помогла ей увидеть то, что никогда не видела? А может быть это еще одна необычная особенность ее внутреннего зрения?

      – Поразительно! – воскликнул он, все еще не выходя из состояния растерянности.

      – Что тебя так поразило, отец? – ее удивленные глаза настойчиво ожидают ответа.

      Но Колымей не говорит ни слова. Он поднимает с земли этюдник в коричневом переплете и лихорадочно перебирает листы со свежими набросками и рисунками. Мраморные дворцы на берегу тихого озера с яхтами на причале… Прелестные аллеи, окаймленные вековыми дубами и буками… Остроконечные портики у главного входа в сказочный дворец изящные в готическом стиле башни… Нарядные лажи в блестящих ярко-красных костюмах с золотом, встречающие конный эскорт… Слуги в красных ливреях, белых шелковых чулках и в напудренных париках… Это – ее мир, втиснутый в тесные рамки этюдника. Картины меняются одна за другой. Неизменным остается только образ ее героя, ее возлюбленного с изумительными глазами, заключающими в себе и нежность, и мужество, и огонь.

      – До чего прекрасен волшебный мир, в котором ты живешь вместе с нареченным принцем! – Колымей не отрывает своего взора от картин. – Я знаю, что именно этот образ, сотворенный твоим воображением, является к тебе во снах и наяву и тревожит твое сердце.

      Кассанра продолжает изумленно наблюдать за отцом, не понимая, чем вызвано его загадочное поведение. Что-то скрывается за его проницательным взглядом, что-то таинственное, магическое. Она теряется в догадках, задавая себе вопросы: «Что же так поразило отца в картинах? Что скрывается за его повышенным интересом к образу принца?» Она бросает на него робкий взор.

      – Мне кажется, что ты что-то утаиваешь от меня…

      – Что утаиваю?

      – Не знаю, – бубнит она, – но утаиваешь. Ведь это просто наброски.

      Ее голубые глаза смотрят на него вопросительно и смущенно, и, чтобы ее успокоить, он с восхищением говорит:

      –Прекрасные наброски, дочь моя. Я верил в твои необычные способности, но чтобы Такое… Надо их повесить в холле и коридоре над лестницей, они придадут нашему замку особый колорит.

      – Но они пока не закончены.

      – Ну и что ж, в незавершенности таится особая прелесть. – Он принуждает себя улыбнуться и спрашивает: – И все это ты рисовала, глядя на наши гнилые болота с корявыми деревьями и кустарниками?

      – Конечно, отец… Хотя трудно писать то, что ты никогда не видела.

      Отец знает, что Кассандра, как многие цельные натуры, страдает от одиночества и, несмотря ни на что, остается чужой для общества, как верующий для атеистов. И как истинный телепат, он всегда легко угадывал глубину ее молчаливого взгляда, когда она рисовала. И если к наброскам не примешивались