Просто шли по дороге звери…. Наталья Захарцева (Резная Свирель)

бабка была – даже дом бы остановила,

      про коня уж молчу.

      Помню, гроб и священник в рясе.

      Я вернулся с поминок и как-то подрастерялся.

      Думал, думал – куда мне девать её чашки, плошки.

      А потом моя бабушка стала пушистой кошкой.

      Я ночами-то раньше подскакивал, как убогий.

      А теперь она мягко идёт и ложится в ноги,

      начинает мурчать колыбельно, утробно, дрёмно.

      И я, знаешь, по-прежнему «внучек» и «несмышлёный».

      Я не верю ни в карму, ни в духов, ни в божью милость.

      Вроде ж не было кошки – а, нате вам, появилась.

      Ты не хочешь спросить, почему я решил – что бабка?

      С виду кошка – воинственный хвост, коготки на лапках.

      Иногда только смотрит в упор желтоглазо-веско –

      натоптали, шумят, поселили тут человека…

      Совпадение? Или? Не много ли совпадений?

      Она гладит меня, провожает, даёт мне денег.

      Вот вчера прикатила откуда-то две монетки,

      ерунда, мелочовка, а знаешь, цены-то нет им.

      Словно снова подросток, краснеющий и неловкий,

      а бабуля дала на мороженку с газировкой.

      Я не выкинул ни занавески, ни поварёшки,

      а то вдруг ненароком обидится бабка-кошка.

      Не смотри на меня, я не псих, не дурак, не шизик,

      но считаю – у бабок должно быть по девять жизней.

      Всё, давай, позвоню, подъезжает твоя карета.

      Да, и кстати, забыл – не зови больше бабку вредной.

      Вигилант

      «Мой мальчик Джонни, хей, купи мне виски, скорми последний пенни автомату. Они всё ближе, очень-очень близко. Они страшны, они не виноваты.

      Больные ветры, призраки и тени, печально-худосочны как бумажник. Ты бледен, Джонни, угощайся стейком, понравится – о’кей, ещё закажем.

      Когда я стану пьяным и спокойным, я буду там, где царствует свобода, где из стены выходят те, кто помнит. Мне даже в детстве выпадала «вóда». Хей, Джонни, мы давно уже не дети, поэтому умеем видеть мёртвых. Пусты глаза, свисают руки-плети, они туман, они всё время мёрзнут.

      Шериф в загуле, спит и носит звёзды, проклятье и трёхдневную щетину.

      Хей, Джонни, небу рано – нам не поздно, бери друзей, топи в стакане льдины.

      Переставай двоиться, может, хватит. Я слышу их, они меня позвали: чинуша, пастор, золотоискатель и девушка в индейской пёстрой шали.

      Мой мальчик Джонни, закажи мне кофе, черней, чем сердце у твоей малышки. Земля напьётся вдоволь тёплой крови любителей чужого золотишка.

      По прериям, где бродят буйволицы, поют койоты, ночь в орлиных перьях, грабители, бандиты и убийцы повадились испытывать терпение святого гладкоствольного обреза, таким уж его боги сотворили.

      Попробуй что сказать, Мария-Езус, у нас есть в штате и свои Марии.

      Ночь выжата, как семя амаранта, скудна и холодна, как поздний ужин.

      Всегда работа есть для вигиланта. Ты нужен мне, мой мальчик, ты мне нужен.

      Мой милый Джонни, желторотый птенчик, не знавший в жизни про оскал волчиный.

      Похоже, наши крыши дали течи размером