Вагон номер семь. Валентина Дорн

забрали, сильно тосковал. Голову на лапы положит и лежит, не шевелясь, не ест ничего. Думали, что сдохнет, а он ничего: привык. Лет десять у нас прожил – целый собачий век.  Если бы я его отпустил с цепи, он так бы и увязался со мной на станцию. Кроме меня у него никого не осталось. Сын не вернулся, а жена моя умерла от рака.

      Я шел мимо хлебного магазина, мимо разрушенного дома, где раньше библиотека была. Неделю назад сюда упала бомба. Дома как не бывало: груда обломков.  Еще одна  упала рядом с рынком. Там еще больше людей погибло: старики, дети. Когда завалы разбирали, страшный вой стоял. Видел, как одна женщина падала на землю рядом с телом ребенка. Ее поднимали на ноги, а она не могла стоять. Земля ее не держала. Такое бывает…Я еще подумал: «Лучше бы Бог меня прибрал, а ребенок тот жил бы дальше. Я уже никому не нужен».

      Соседи уехали еще раньше меня, а я все ждал. Думал, может, война прекратиться, но она не прекращалась. В городе воду отключили, свет.  В то утро, когда я уходил, было тихо, но это была обманчивая тишина.

      Я уходил  с тяжелым сердцем и тревогой за мой дом, сад, могилу моих родителей и жены. Уходил от войны. Мне было все равно, останусь я жив, или нет, но я не мог больше видеть столько слез и горя. Переполнилось сердце.

      Все знали, и я тоже, что поезда не ходят, но у меня с утра было предчувствие какое-то. Будто в кармане лежал билет. Вот я и пошел. Быстро, чтобы не слышать Рекса. Мир не без добрых людей. Может, его отпустили на волю…

      Я пришел на пустой перрон – и он подошел. Я сел в первый попавшийся вагон. Хотел сойти на какой-нибудь  дальней станции. Поезд шел, колеса стучали, а я так и не решился. На одной мне показалось слишком многолюдно, на другой я заметил в толпе злые лица, на третьей было холодно и тоскливо.  Я смотрел из вагона и все ждал, ждал, ждал, когда же будет подходящая станция.  Потом я заметил такую вещь: все стало повторяться. Как будто бы мы ездим по кругу. Кто-то заходит, кто-то выходит, а кто-то остается и тоже не может выйти. Теперь ты понял, куда попал?

      – Но такого не может быть!

      Старик усмехнулся:

      – Я не буду тебя убеждать или что-то доказывать.

      – Вы говорите, что станции повторяются? Вы уже выучили наизусть, что за чем следует?

      – Ну да.

      – Значит, поезд едет вкруговую… Но ведь можно сойти на какой-то станции… Сесть на другой поезд, на автобус.

      –Нельзя.

      –Но почему?

      Старик приблизил свое лицо, и в этот момент оно опять показалось Николаю каким-то безумным.

      – Вагон не отпускает тебя.  Ты уходишь, но все равно опять оказываешься здесь.

      – Я не понимаю…  А, может, нас кто-то разыгрывает, и мы вообще никуда не едем?  Может, окна – это совсем не окна, а такие мониторы с изображением.

      –Телевизоры что ли? – Переспросил старик.

      –Типа того. Может, это эксперимент такой: как люди поведут себя в таких условиях. Мы туту бегаем, страдаем, суетимся, как муравьи, а они над нами наблюдают.

      – Они – это кто?

      –Ну, ученые какие-нибудь…Потом диссертацию напишут.

      – Я в ученых не верю.