Нескончаемый белый свет. Александр Пелевин

любой самой древней могилы

      и ада библейского.

      Будем тебя вспоминать,

      говорить и любить.

      И с каждого нашего слова

      ты будешь крутиться

      со всей своей яростной силы,

      будешь вращать нашу землю,

      чтобы на ней пели птицы,

      деревья цвели.

      Ведь должен быть кто-то,

      должен же кто-то,

      должен же быть

      хоть кто-нибудь

      крайний,

      последний,

      невольно назначенный

      осью Земли.

      Ноябрь 2009 г.

      Колыбельная без слов

      Молчи. Слова придуманы для тех,

      Кто ищет то, что не было потерей.

      Молчи, и ты услышишь тихий смех

      В молчаньи притаившихся мистерий.

      Усни и стань подобна тишине

      В своей недостижимости прелестной.

      Стань бесконечной, стань незримой бездной,

      Стань тем, что было заперто во мне.

      Вначале было слово. Но сейчас

      Не время для начала. И для нас

      Теперь открылась тайна тишины.

      И я молчу. Я забываю имя

      И слышу, как под веками твоими

      Несмело бьются запертые сны.

      Под веками, дрожащими слегка,

      В твоем подкожно-теплом запределье,

      Так медленно и тихо, как рука,

      Бессовестно лежащая на теле.

      В тебе. В твоем беспамятстве. Внутри.

      И лапками пушистыми стучатся,

      Рисуют на тебе картины счастья,

      Рассказывают сказки. Посмотри,

      Как неподвижна эта тишина,

      И как она правдива и сильна,

      И сколько в ней сокрыто наслаждений.

      Теперь – ни слова. Слушай эти сны.

      Они не лгут. Их доводы верны:

      Там, где нет слов, не будет и сомнений.

      Ноябрь 2009 г.

      Сон Мюнхгаузена

      Мюнхгаузен спит, и его истончавшая кожа

      Настолько прозрачна, что можно увидеть отсюда,

      Как тянутся нити его разноцветных сосудов.

      Скажи, если вспомнишь, – на что это было похоже?

      Застыли усы на отметке без четверти девять.

      Лицо неподвижно молчит – значит, сон его крепок.

      Не бойся, когда оно станет, как гипсовый слепок.

      Мюнхгаузен спит. Но Мюнхгаузен знает, что делать.

      Он знает, что Смерть – не старуха, на вид ей лет сорок;

      Совсем не костлява, лицо её толсто-румяно,

      Ладони и пальцы привычно потеют в карманах,

      Когда под сирену кого-то увозят на скорой.

      Возможно, она продавщица мясного отдела

      (Как минимум, очень похожа, но дело не в этом).

      Мюнхгаузен спит. Майским утром, как раз перед летом

      Мы видим, как сны проникают в прозрачное тело,

      Как кожа становится зеркалом, зеркало – кожей,

      И в зеркале кто-то усталый, небритый, заросший.

      И если проснешься – и если ты только проснешься —

      Скажи, если вспомнишь, на что это было похоже.

      Август 2010 г.

      В джазовом клубе

      Я