Манная каша. Симолина Пап

мебель и фигуры туманным облаком. Грета взглянула на часы, пожала плечами, встала, встряхнула волосами и потянулась.

      – Ничего у тебя фигурка, – констатировал Ганс.

      Отвернулся и стал разглядывать свои ботинки. Грета врубила свет, расставила гладильную доску, наполнила водой утюг. Пора было подумать о завтрешнем дне. Прикид у неё будет обалденный. Цвета чайной розы. Тетка подарила к началу учебного года. Тетка растрогалась. Грета ведь на самом деле хотела учиться. И тётка увидела в ней себя. Эугения всю жизнь чувствовала тягу к скрипучим чистым и равно к распухшим от строчек тетрадкам. Когда-то и она мечтала, ждала чего-то, у неё тоже не было ни единой ясной, четкой, крепко сколоченной, как теперь, мысли…

      Грета оформила прикид, определила на плечики. А Ганс все сидел и смотрел в пол. За окнами была ночь.

      – Ты что, не собираешься домой? – намекнула Грета, задергивая шторы.

      – Да. Я решил остаться.

      Она закусила губу. Уже от него устала. А утром учиться, и хочется думать только об этом. Предвкушать, как в первый раз уже студенткой она войдет в аудиторию. Выберет парту, с которой лучше видно всё происходящее, и для этого не надо особенно вертеть головой. Предвкушать, кого увидит, сидя за этим замечательным древним столом, испещренным таинственными знаками и письменами… Войдет профессор Гусеница, скажет громкие слова. Сердце сладко заноет от предвкушения невероятной рекламы и умопомрачительного дизайна… А сегодня еще нужно сложить в сумку чистые тетради, новенькие карандаши, непочатые ручки. Грета растерялась и не знала, что сказать Гансу.

      – Я понял, что ты мне нужна. У меня нет никого на свете, – объяснил он, глядя в пол.

      И Грета ощутила почти физически, как огромный груз ложится на ее плечи. Почти непосильное бремя.

      – Но только я не хочу быть твоей собачкой, учти. Нет, я не собака.

      – Надеюсь. Я боюсь собак. Особенно питбулей.

      4. Виолончелисты

      А тут Карл Карлсон прибыл в Шуры-Муром на концерт, прямо из Раево на мотоцикле, специально посмотреть, что может сыграть Марк, брат Клары. А Марк только вернулся из Парижа. У него всё ещё кружилась голова от шампанского, и он в тот день потерял смычок.

      – Тысяча троллей! Я найду смычок до вечера! – пообещала Клара Грете, – и приведу в порядок. Смажу бальзамом. Потом канифолью. Приходи.

      – Я все лето мечтала послушать виолончель, – вздохнула Грета, – в Раёво только петухи и радио. Но что мне делать с Гансом?

      – С каким Гансом? – полюбопытствовала Клара.

      – Понимаешь, у меня поселился Ганс, так вот он вряд ли понимает виолончель…

      – Постой, что это значит – поселился Ганс?

      – Это один абитуриент. Я познакомилась с ним во время экзамена, когда он хлопал дверями, – объяснила Грета, – один раз он потом приезжал к нам в деревню. А вчера пришел и сказал, что будет у меня жить.

      – Что за шутки, Грета? Это – любовь?

      – Нет. Совсем нет! С чего ты взяла?

      – С чего я взяла? – удивилась Клара, – из твоей истории.

      – Я