Параллельные миры лифтёра Сорокина. Сергей Бусахин

занимающимся подлёдным рыбным ловом. Вечером садились за стол и за праздничным ужином после первых заздравных чаш в свои права вступал Сорокин, травя бесконечные байки и остроты. Васина подруга хохотала, по словам Василия, «как дура какая-то». Сам же он сидел чинно во главе стола, и по его напряжённому лицу я видел, что он пытается обнаружить хоть крупицу правды в россказнях нашего словоохотливого друга. Будучи от природы правдолюбцем, он не понимал шуток, не воспринимал фантазий и во всём пытался добраться до истины, поэтому единственными художниками, которых он страстно обожал, были наши передвижники. Почему он сдружился с современным Хлестаковым Сорокиным – оставалось для меня загадкой.

      Приходила весна, и наступал такой день, когда Вася начинал то и дело томиться в грусти и печали, и кончалось это тем, что он тайно собирал свой нехитрый скарб и покидал свою гостеприимную и хлебосольную подругу. Вот и в этот раз ночью, чтобы не будить её, он на цыпочках выскользнул из спальни в коридор и стал одеваться, как вдруг заскрипела кровать и на пороге спальни появилась заспанная подруга. Она застыла, как приведение, в белой ночной рубашке с наброшенным на голые плечи оренбургским платком и воинственно окрещёнными на груди руками.

      – Ты это куда, сволочь, на ночь глядя собрался? – сварливо спросила она.

      Василий, загадочно улыбаясь, подошёл к вешалке и принялся надевать осевшую и потёртую за многие годы носки чёрную шинель.

      – Во-первых, не на ночь глядя, а на весну! И собрался я к себе в мастерскую, где буду размышлять о своей будущей творческой жизни и трудиться на благо нашего народа. Он и так исстрадался весь!

      – Гад ты, Вася, о народе думаешь, а обо мне подумал? Как мне одной-то тут одиноко и горько приходится? Истомилась я с тобой, потому что ты всегда меня недооценивал, хотя я и старше тебя на пятнадцать лет и всю зиму терпела ядовитые запахи твоих рабочих принадлежностей, от которых у меня постоянно голова кружилась и даже все тараканы к соседям перебежали жить.

      – Ах ты так, значит, заговорила и тараканов ещё приплела, чтобы унизить меня! Но психологически я к этому не готов. Мне нужна передышка, да и тебе наедине с собой не мешало бы подумать о своём бренном существовании.

      Степанов уверено, твёрдой походкой строевого офицера с этюдником под мышкой и котомкой за спиной, напоминающий беглого солдата, подойдя к входной двери, задержался.

      – Я художник до мозга костей, можно сказать – милостью Божьей! Пойми ты, наконец, муза моя! Не от тебя я ухожу, а от тупикового существования, которое унижает меня и уничтожает мой творческий потенциал. Моя трепетная душа, изнывая, требует этого – вот почему я не властен над собой и покидаю тебя с горьким сожалением!

      После этих проникновенных слов он надел вязаную серую шапочку – подарок осенне-зимней подруги, – подошёл к насупившейся музе и со слезами на глазах поцеловал её. Не тратя лишних слов, смахнув слезу, молча – по-мужски – вышел за порог и закрыл за собой