Парни из Манчестера. Чувствуй себя как хочешь. Саммер Холланд

заботишься о моей репутации больше, чем я сам, – смеется он.

      Грег становится рядом и протягивает ей стакан.

      – Ошибаешься. – Она принимает его и делает первый осторожный глоток.

      Бурбон оказывается мягким и даже сладковатым: он обволакивает небо и оставляет приятный привкус миндаля.

      – Тогда не понимаю, почему ты не появляешься здесь. Мне приходится искать тебя самому.

      – Я забочусь о своей репутации, – улыбается Флоренс. – Ты можешь тут в шотландской юбке нюхать кокаин с попы ангела из «Викториа’с Сикрет», никто и глазом не моргнет. А если я буду таскаться в офис к женатому мужчине, твои друзья перестанут тратить деньги в моей галерее.

      – Ты всегда была безжалостна к моему миру, – смеется Грег, – и это мне в тебе нравилось.

      – У нас с ним это взаимно.

      – За твою кристально чистую репутацию. – Он прикасается к ее стакану своим.

      Второй глоток кажется еще лучше первого, и Флоренс немного расслабляется. В конце концов, они и правда друзья, и с тех пор, как расстались, Грег не сделал ни одного неверного движения.

      – Скажи, – проводит он ее к креслу и помогает присесть, – что такого случилось в галерее, что о ней нужно думать на парковке?

      – Ничего, что требует внимания здесь и сейчас.

      – Стратегический вопрос?

      – Скорее художественный.

      Что плохого произойдет, если она ему расскажет? Хотя это и ее дело, они начинали вместе. Он был первым инвестором, и пусть Флоренс полностью и с хорошими дивидендами вернула ему вложенные деньги, все равно он – практически сооснователь.

      К тому же раньше такие беседы помогали думать.

      – Барахтаюсь в сегодняшнем дне, – признается она. – Это худшее, что может случиться с галереей. Современное искусство, понимаешь? Оно меняется каждую секунду, я выставляю картину на пару месяцев, а через неделю повестка меняется.

      – Понимаю, – кивает Грег и задумчиво подносит ко рту стакан. – Мартин не поправил ситуацию?

      – Немного, – соглашается Флоренс, – но это на сегодня. Понятия не имею, что я буду делать после.

      Ее стакан пустеет, и Грег добавляет немного. Разговор быстро превращается в практический: они перебирают знакомые имена, старые и новые формы – все, что может решить проблему. Абстрактный экспрессионизм или перформанс, пост-интернет или набирающие силу нейросети – даже странно, что он разбирается не хуже нее.

      И все-таки они оба что-то упускают. Невидимая суть вьется вокруг разговора, раздражает и беспокоит, но не дается в руки. Флоренс словно замечает ее краем глаза, но стоит повернуться, и все исчезает.

      Обсуждение не затихает, пока за окном не становится совсем темно. Кажется, они оба скучали: Грег не сводит с нее взгляда, и Флоренс чувствует это, потому что тоже смотрит только на него.

      – Главное – не уходи в феминизм, – просит он.

      – Здесь? – смеется Флоренс, побалтывая остатками бурбона в стакане. – Не поймут. Радикальность вызовет отторжение, а либеральности никто