Двадцать два. Анна Александрова

очень яркие, всё никак не затрутся в сознании, хотя уже пять лет прошло с того… странного дня.

      Стала бы эта история отличным преданием для семейных посиделок, чтоб пересказывалась из уст в уста, от детей к внукам и далее, если бы Платон Исаакович сам не был врачом-реаниматологом в прошлом и профессором медицинского института в настоящем. После того приступа пришлось урезать практику и уйти в науку. Оно и к лучшему, больно уж нервная работа у реаниматолога.

      Как адепт доказательной медицины, он не верил во что-то там после смерти. А верил в эволюцию, материю и просто смерть, что есть конец всего. Да, воскрешать людей из мёртвых – его профессия, но в воскрешение души и в само её существование он не верил. Сомневался… И, пытаясь найти рациональное зерно в чудо-историях, подобной его, вёл исследовательскую деятельность по состояниям пациентов в клинической смерти и после неё. Диссертация на эту тему звучала финальными аккордами и вот-вот должна была произвести фурор в научной среде.

      Однако Платон Исаакович сомневался. Сомнева-а-а-ался…

      – Платоша! Кофе! Опять кофе?! Ну нельзя же, – заверещала за спиной жена и верная подруга жизни Татьяна. – Отдай чашку немедленно. Я думаю, чего он притих? Ни звука, ни просьбы, ни полпросьбы. А он, значится, кофеем травится? Да ещё со сливками! Жирными сливками! Дома не было сливок, откуда?! Втихую от меня купил?

      Рассерженная Татьяна стояла, подперев округлые бока руками, обиженно поджимая губы, раздувая широкие ноздри, испепеляя взглядом несчастную кружку кофе и спрятавшегося за ней Платона Исааковича. В унисон хозяйкиным возмущениям рядом сердито тявкала Плюша, их любимая собака, длинноухий американский кокер-спаниель. Она ворчала на хозяина не менее серьёзно, чем хозяйка.

      – Танюша, ну я немного, а немного даже полезно. Это я, как врач, говорю. – Платон Исаакович развёл руками, виновато поглядывая то на жену, то на собаку.

      – А я тебе, как врач, говорю: не смей!

      Татьяна, как и Платон Исаакович, тоже давала клятву Гиппократа, но ушла из медицины ради детей и мужа. Что интересно, отец Платона Исааковича был когда-то знаменитым на всю Москву ортодонтом, ваяющим красивые улыбки первым лицам государства и звёздам эстрады СССР. Дети Платона и Тани также пошли по медицинской части: сын – в психотерапевты, дочь – в кардиологи. Так что медицина была делом семейным, родовым.

      – Тебе вот. – Отнимая у мужа чашку, Татьяна вручила ему взамен маленький бумажный конверт из крафтовой бумаги. – Принёс курьер, ничего толком не объяснил.

      Платон Исаакович, с сожалением поглядывая на недопитый кофе, надорвал бумагу. Оттуда выпала золотая подвеска на чёрном кожаном шнурке. Подвеска небольшая, но увесистая, кубик со сглаженными углами, а на нём рисунок, похожий на клюшку или бумеранг.

      – Что это? – Таня склонилась над странным украшением. – Буква L?

      Платон Исаакович перевернул подвеску и покачал головой.

      – Нет, это буква Реш еврейского алфавита.

      Он