Подлинная история баскервильского чудовища. Михаил Харитонов

я в курсе, – рассеянно подтвердил незнакомец.

      – Все-таки я предпочел бы зажечь свет, – решил настоять на своем доктор.

      – Право же, не стоит. Темнота безопасна. Она кажется угрожающей и рождает чудовищ, но эти чудовища призрачные, и мы это знаем. Не случайно приговоренному к смерти завязывают глаза или надевают на голову мешок. Ему, конечно, страшно. Но пока он не видит последних, самых ужасных приготовлений, он волен воображать, что все это сон, что он вот-вот проснется… ну или казнь отменят. Осознать свое заблуждение он уже не успевает. Свет в этом отношении гораздо хуже.

      – Собираетесь меня убить? – произнес доктор почти без дрожи в голосе.

      – Вас? Не хотелось бы. Тем более что меня просили не причинять вам вреда. Но, возможно, мне придется вас огорчить. Да, пожалуй, огорчить вас придется в любом случае. Вам не холодно?

      – Очень, – признался Меслов.

      – Подозреваю, что это наша недоработка. Но не будем об этом. Есть конкретная проблема, будем решать ее в тех рамках, в которых мы находимся… Знаете что? Ложитесь-ка обратно. И накройтесь. Лично я предпочитаю размышлять в горизонтальном положении. Насколько мне известно, у вас нет подобной привычки, но вам еще не поздно ее приобрести. И не продрогнете. Тремор мешает общению.

      Доктор вздохнул:

      – Под этим одеялом я тоже мерзну.

      – Значит, плед… Все-таки придется зажечь свет, – с несколько наигранным недовольством произнес незнакомец. – Шнур над вами.

      Меслов вспомнил про электричество и невольно задался вопросом, почему и зачем ему приснилась горящая свеча. Спохватился, зашарил рукой по стене. Нащупал витой шнур, кстати вспомнил индийскую притчу о веревке и змее, уже всерьез рассердился на себя за неуместный в данной ситуации ход мысли и потому дернул изо всей силы.

      Шнур тяжело скрипнул, сверху посыпалась какая-то пыль. Доктор с недовольством отметил про себя, что удобства, заявленные как первоклассные, предполагают иной уровень комфорта.

      Под потолком налился желтизной стеклянный круг цвета дегтярного мыла. Свет был слабенький, дохловатый: никакого сравнения с дуговыми фонарями в главном корпусе берлинской лаборатории. В желто-сером тумане расплывались темные контуры предметов. Зрение доктора, и без того дрянное, в последние годы совсем сдало.

      – Вы не видели моих очков? – спросил он, отдаваясь на милость незнакомца.

      Из тумана протянулась рука с чем-то блестящим:

      – Возьмите. Признаться, у меня было искушение остаться невидимкой, но раз уж наш tete a tete получил столь неуместное освещение…

      Первое, что увидел доктор, – аккуратно закрытую дверь и новенький, невытертый коврик под ней. Потом – собеседника.

      Незнакомец с удобством расположился в кресле, вытянув длинные ноги в клетчатых брюках. Худые руки, тощее, поджарое тело, светло-серый вязаный жилет. Белый стоячий воротничок обертывал шею. Лицо незнакомца было очень выразительным, но каким-то незапоминающимся