Огнем, штыком и лестью. Мировые войны и их националистическая интерпретация в Прибалтике. Владимир Симиндей

место занимал итальянский фашизм. Так, в июньском номере журнала «Айзсаргс» за 1934 г. наряду с обильным славословием в адрес К. Улманиса была предпринята попытка обосновать необходимость «вождизма» в Латвии, со ссылкой на итальянский фашистский опыт и откровенной лестью в адрес дуче. Статью, в которой прославлялся Б. Муссолини, украшал заголовок: «Вождь народа и значение вождизма. В особенности небольшим народам необходимы могучие и отважные вожди».[85] Следует отметить, что и сам Улманис после переворота ссылался на Муссолини и фашистский режим, усматривая в нем образец для подражания в делах управления государством, в социальной политике и формировании образа сильного вождя.

      Встречного энтузиазма со стороны итальянских фашистов в ответ на откровенную лесть официальной Риги не наблюдалось, за исключением общих мер по популяризации своей идеологии за рубежом, иллюстрациями которых стали визиты в Латвию видных пропагандистов фашизма, в частности Алессандро Паволини (летом 1934 г.). Всерьез брать Каунас, Ригу и Таллин в «ученики» и союзники они не собирались, в отличие от Румынии, с которой Рим заключил союзнический договор в сентябре 1926 г. Итальянский исследователь дипломатических отношений с межвоенной Латвией Валерио Перна отмечает, что Муссолини было приятно получать свидетельства пиетета к его персоне (и фашизму в целом). При этом «с середины 1930-х гг. Муссолини рассматривал Прибалтику как территорию естественной экспансии немецкого влияния и считал за лучшее не брать на себя никаких обязательств в этих государствах».[86] Тем не менее прибалтийская дипломатия не оставляла попыток добиться благосклонности итальянских фашистов, рассчитывая на некое посредничество Рима в прояснении перспектив отношений с Германией. После развертывания в октябре 1935 г. итальянской агрессии в Эфиопии официальная Рига заняла профашистскую позицию, а глава МИД Латвии Вилхелмс Мунтерс постарался опередить других в признании «Итальянской империи».

      Живой интерес Улманиса к фашизму носил не только пропагандистско-зондажный, но и содержательный характер. В частности, он еще до переворота, в октябре 1933 г., поручил новому послу Латвии в Италии А. Спекке детально ознакомиться с корпоративистской системой Муссолини[87] и почерпнул оттуда ряд идей. Впрочем, последовательным эпигоном итальянского фашизма латвийский диктатор не был – он периодически увлекался разными, порой абсолютно противоположными «немарксистскими» течениями. Так, по информации финского посла в Риге Э. Паллина, в процессе лечения в Германии Улманис попал под влияние национал-социалистов. Вызывал некоторую симпатию у него и опыт британских лейбористов (рабочая партия, опирающаяся на профсоюзы),[88] хотя латвийский «вождь» все же склонялся к непартийным формам достижения «единства нации». Латышский эмигрантский историк-коллаборационист Адольф Шилде объяснял негативное отношение Улманиса к применению в Латвии иностранного опыта построения однопартийной

85

Aizsargs, 1934, Nr. 6.

86

Perna V. Itālija un Latvija. Diplomātisko attiecību vēsture. Rīga, 2002. 14. lpp.

87

Там же, 85., 86. lpp.

88

Rislaki J. Kur beidzas varavīksne. Krišjānis Berķis un Hilma Lehtonena. Rīga, 2004. 113. lpp.