Грешник. Сьерра Симоне

кабинета, внутри которого какая-то женщина разбирает коробки, скорее всего, именно с ней Зенни разговаривала ранее. – Летом здесь довольно тихо, – продолжает Зенни, – за исключением дождливых дней или когда у нас появляется очередная группа женщин, ожидающих постоянного размещения.

      – Зенни.

      Игнорируя мои слова, она ведет меня в большую комнату с аккуратно застеленными двухъярусными кроватями.

      – Но зимой приют переполнен. У нас действует строгое разделение помещений для семей, мужчин и женщин. Но временами, чтобы никого не выгонять на улицу, нам приходится разрешать посетителям спать на полу на кухне.

      Я оглядываю скудно обставленную комнату, которая, несмотря на потертые одеяла и плоские подушки, чрезвычайно чистая и пахнет на удивление по-домашнему. Знакомая смесь ароматов свежеиспеченного хлеба, живых цветов и чистящего средства «Мистер Пропер». Затем снова перевожу взгляд на молодую женщину, которая изо всех сил старается не смотреть на меня.

      – Зенни.

      Она разворачивается и выходит из комнаты.

      – А вот тут столовая, – тараторит она, сворачивая в широкий дверной проем. – Как видишь, она довольно маленькая для того, чем мы тут занимаемся, и кухня нуждается в ремонте, но несмотря на все это мы смогли обслужить почти две тысячи…

      – Зенни. – И на этот раз я прикасаюсь к ней, едва заметно проведя по локтю под белой искусственной на ощупь тканью. Но она замирает на месте, словно парализованная.

      – Скажи мне, что было прошлым вечером, – произношу я, понимая, что мои слова звучат, как приказ, и что я говорю таким же низким голосом, каким обычно требую, чтобы женщина раздвинула свои ноги для моего рта. Я это понимаю, но мне все равно. Не думаю, что смогу смириться с воспоминаниями о прошлом вечере, не расставив точки над «и». Мне кажется, что я больше ни секунды не смогу выдержать, чтобы не поцеловать ее. Хочу слышать, как она произносит мое имя снова и снова. Что-то должно измениться, что-то должно остановить эту мучительную пульсацию в груди, которую она вызывает. И это единственное, что мне приходит в голову: – Помнишь, ты просила меня быть с тобой честным? Как насчет того, чтобы ты ответила мне тем же?

      Стоя позади нее, я замечаю, как поднимаются и опускаются ее изящные плечи, когда она делает вдох. Вижу, как солнечный свет озаряет ее локоны и напряженную линию ее подбородка, пока она думает.

      – Повернись и посмотри на меня, – мягко прошу я. И, черт побери, это было ошибкой, потому что она действительно поворачивается и смотрит на меня, и я, похоже, опять забываю, насколько она великолепна, забываю, что эти пухлые губки делают с моим членом.

      – Пожалуйста, – тихо прошу я, вглядываясь в ее лицо. – Скажи, что было прошлым вечером.

      Яркое утреннее солнце превращает ее карие глаза в расплавленную тягучую медь, как будто сама ее душа кипит и ждет, когда ее отольют. Зенни вздыхает, собираясь опустить взгляд вниз, но я не позволяю ей этого, приподняв пальцем ее подбородок, чтобы она не сводила с меня глаз. Кажется, мое прикосновение шокирует